Подхожу к честной компании. Так и есть: выпивают и одновременно сортируют железяки. Увидели меня и замахали руками: «Санек, подходи, выпей с нами». Начинаю занудно объяснять, что здоровье не позволяет. Ссылаюсь на последние показания МРТ и УЗИ. Аббревиатуры эти им известны. Начинаю без всяческой разминки рассказывать о том, что задолго до создания этих чудных агрегатов их земляк-кубанец Семен Кир лиан изобрел аппарат, фотографирующий энергетическую оболочку человеческого тела. С его помощью делали снимок пациента перед началом ампутации ноги, а потом того же человека после операции. И в первом и во втором случаях энергетический контур тела оставался неизменным. Ноги нет, а ее контур оставался, и только через некоторое время исчезал. Так вот, сейчас на аналогичном аппарате делают уже цветные снимки людей в разном состоянии. У спокойных, добрых людей окраска энергетической оболочки розоватая или светло-голубая, а у разгневанных и матерящихся — багровая и черно-коричневая. Да еще во время матерной брани из нее вырываются энергетические пучки. Это означает, что оболочка истончается, а дойдя до определенного предела, человек погибает.
Слушали меня внимательно, не перебивали. Когда я закончил, Эдик покачал головой:
— Я об этом слыхал. Это индусы зовут аурой.
Он важно посмотрел на Вову, дескать, могу умную беседу поддержать. Но тот громко засмеялся:
— Хватит заливать! Я бы уже двадцать раз сдох. Я ведь с детства матерюсь.
— Значит, оболочка у вас толстая и вы ее постоянно восстанавливаете добрыми делами.
За правильность моего аргумента не ручаюсь. Эта догадка была импровизацией. Хотелось убедить собеседника, сказав ему что-нибудь приятное. Я понимаю, что, используя материальные доводы в разговорах о духовных явлениях, можно крепко согрешить против истины. Да и тема и повод для разговора были уж очень далеки от духовности. Я не стал использовать аргументы, понятные людям церковным. Ну как их убедить? Напугать, что ли?..
Я стал говорить о смерти, о том, что мы за каждое слово ответим, о том, что материться, когда в доме живут преимущественно пожилые женщины, молодые девушки и дети, непозволительно. Собеседники мои морщились. Митя молчал, Вова ворчал, но Эдик, державший все это время в руке недопитый стакан, выпил и проговорил:
— Конечно, ты прав. Но мы ведь материмся, как дышим. Это не ругань, это разговор у нас такой. Но ты, того, когда мы разойдемся, кричи с балкона. Если и не перестанем, то будем тише…
— А чо нам смерть, — вдруг хмуро произнес Вова. — Чо мы хорошего видим? Я смерти не боюсь. Каждый день одно и то же. Одна тоска…