Думаю, надо мне эту икону уничтожить. Все из-за нее — навела порчу на нашу семью. А икона, как я задумал ее уничтожить, начала мироточить. Я не понимал, что это миро. Капли появляются и одеколоном пахнут. Я их стираю, а они снова появляются. Я уж мыл ее с хозяйственным мылом, а на другой день икона снова в каплях. Я думаю: точно, заколдованная. Вот такой был дурак. А тут я еще прочитал про то, как Зоя станцевала с иконой Николая Чудотворца и окаменела. Думаю, если Бог есть, он покажет Себя.
Взял я эту икону, включил тяжелый рок и стал с ней танцевать — вихляться и дергаться по-всякому. Целый час крутился — ничего, не каменею. Тогда решил я ее сжечь, но спичек не нашел. Пошел в туалет (у нас был деревенский во дворе, выгребная яма) и бросил икону в дыру. Иду обратно и чувствую, ноги стали как чугунные, еле поднялся на второй этаж. Ночью начался такой ураган, какого я больше в жизни не видел: ветер воет, молнии, гром страшный. Слышу стук, как бы каблуков. А у матери таких туфель, чтобы так стучали, нет. И голос матери слышу: «Молодец, что сделал так с иконой!». Я знаю, что это не мать, и мне так страшно стало! А через некоторое время стук стал удаляться, а вскоре и мать пришла, и сразу спрашивает: «Где икона?». Я сказал, где. Она пьяная пришла, только всплакнула, а утром рассказала отчиму. Он пошел в туалет, но иконы не увидел. А через час-другой туалет развалился, как карточный домик. После этого случая у матери с отчимом пошли ссоры (а я ведь мечтал, чтобы они разошлись), и он куда-то уехал.
А я стал со своим другом черной магией заниматься — всякие заклинания и ритуалы бесовские совершали, не хочу и вспоминать. Со мной девушки не дружили — погуляют вечерок, а на второй отказывают. А мне очень нравилась одна красивая парикмахерша, за ней сотни парней бегали. Я ее приворожил — полюбила она меня. Понял я, что во мне появилась сила. Теперь-то понятно, кто мне ее дал, а тогда я обрадовался. Все желания мои стали исполняться. А потом, вместо радости, навалилась на меня тоска. Стал я йогой заниматься — как будто полегчало, но ненадолго.
Поехал я как-то к бабушке, матери отца, а она верующая. Посмотрела на меня и говорит: «На тебе какой-то тяжелый грех». Она про икону не знала; живет она далеко в деревне, мать ей про то не рассказала, да и не ездила она к ней вообще — за новым мужем была. Я у этой бабушки только в детстве подолгу жил, и она меня в храм-то водила. Помню, как все и батюшка меня жалели как сына самоубийцы… Бабушка говорит, должно быть, грех отца не дает тебе покою. Стала она меня уговаривать пойти в церковь.