Я там несколько месяцев потрудился. Игумен меня благословил и денег дал на дорогу домой. Я съездил, с матерью поговорил. Она, слава Богу, выправляться стала — пьет меньше и в храм иногда ходит. Не знаю, сколько в этом монастыре пробуду, но надо будет решиться на какой-то серьезный выбор — остановиться где-то навсегда. Вот, жду воли Божией.
Во время этого рассказа один из трудников постоянно ерзал и тяжело вздыхал, а когда Геннадий закончил, усмехнулся: «Хватит заливать. То ему Николай Угодник является, то Ксения блаженная. Я вот никаких икон в сортире не топил, а мне никто не является. Конечно, когда по башке гвоздодером выпишут, кто угодно явиться может. А вообще-то, тебя самого нужно было в сортире утопить, а не святых тебе посылать». Геннадий начал горячо доказывать, что святые ему действительно являлись, а потом внезапно осекся и тихо проговорил: «Можешь думать, что это мои глюки, но я знаю только одно — что никому мы, кроме Бога, не нужны». Собеседники кивнули головами, и три голоса хором произнесли: «Вот это точно».
Перед отъездом я подробно рассказал игумену о своем «улове». Услыхав в моем пересказе истории пастуха Геннадия, он удивленно покачал головой: «Не знал я за ним таких подвигов. Вот как ко всему этому относиться? Может, сочинил половину, а может, и нет. То, что зэки рассказывают, дели наполовину, а то и больше. Они все жертвы судебного произвола. А вот Данилку действительно обидели. Больше никого не расспрашивай: ничего путного не услышишь. Хозяева самых страшных биографий разъехались. Пожил бы с месяцок, можно было бы вторые “Записки из мертвого дома” собрать.
Истории попадаются драматичнейшие. Был тут у нас доцент, специалист по Достоевскому. Он жену из ревности топором, как Раскольников старушку-процентщицу… Ну чистый литературовед. Топора в городской квартире не нашлось, так он на стройке его украл и обратно вернул окровавленный. Бедных строителей перетрясли: доцент-то женины сережки с колечком золотым рядом с топором примостил, а следователю сказал, что украдено драгоценностей на миллионы. Кого-то вроде Данилки посадили, но потом доцента совесть замучила, пошел сдаваться… Да, много еще всякого можно рассказать.
Какого только человеческого материала я не перевидал. Порой выхожу благословлять народ: “Спаси, Господи, люди Твоя и благослови достояние Твое”… Смотрю на это достояние, и плакать хочется. Господи, вот что Тебе оставлено. Богатые и начальствующие как-то без Тебя обходятся, а если и приходят в храм постоять со свечкой на Пасху, так это у них просто тусовка такая. А нам — вот эта публика: больные, нищие да разбойники, о которых я молюсь, чтобы они стали разбойниками благоразумными