Андрей отошел к прилавку и через три минуты вернулся с мороженым и бутылкой кока-колы.
— Ну, а теперь взвесим сухой остаток. Какие у тебя мысли насчет этого удостоверения?
— Мыслей не так много, Андрей, — медленно начала я. — Во-первых, естественно, это штучная работа, а не купленная на рынке заготовка: сравни те кустарные корочки, которые этот вояка нам в нос совал, и нашу солидную ксиву — там моментальные фотографии и шариковая паста, а здесь тушь, каллиграфия, да и фотка сделана специально на удостоверение. Эти заявления о бесплатном проезде смешно слушать. Да ему не нужен был бесплатный проезд, он на трамвае сроду не ездил. Потом, обрати внимание — это такая филигранная работа, что личный номер, указанный в удостоверении, в действительности принадлежит человеку, фамилия которого начинается на те же буквы, что и у Шермушенко: «Шершнев». Такое не угадаешь. И еще: это не заготовка с уже поставленной печатью; сначала наклеили фотографию, потом на нее, как и полагается, поставили печать. Делали ксиву там, чем хочешь поклянусь. Только вопрос: зачем? Могу сделать только один вывод: Шермушенко надо было проникнуть туда, куда эта ксива давала доступ; и по логике напрашивается что-то военное, что-нибудь из предприятий военно-промышленного комплекса. Дальше моя фантазия не распространяется.
— Ешь мороженое, оно уже капает, — сказал Андрей. — Знаешь, Маша, ты даже умней, чем я думал. Снимаю шляпу. — И опять замолчал. Я поняла, что по крайней мере сейчас продолжения не будет.
Мы доели мороженое, и я спросила:
— Когда поедем? Программу мы вроде бы выполнили.
— Маш, если ты не возражаешь, я бы хотел уехать завтра дневным. Мне надо завтра утром кое с кем встретиться, это недолго; мне бы не хотелось тебя одну отпускать, поэтому давай поедем завтра вместе. Потерпишь лишний день?
— Ладно. Только давай посидим тут еще немножко.
В это время к скучающей буфетчице подошел местный ханыга, прижимая к груди «мерзавчик» водки. Сердечно поприветствовав ее, он тоном, не допускавшим возражений, предложил ей срочнень-ко снабдить его стаканом, чтобы он мог оросить израненную душу живительной влагой, он так выражался. Буфетчица проявила черствость и погнала его от прилавка, заявив, что стаканов на них не напасешься. Ханыга в свою очередь проявил гордость и сообщил, что обойдется без ее услуг. Буфетчица, навалясь на прилавок, с интересом приготовилась наблюдать, как он будет обходиться. Ханыга остановился у ближайшего к нему столика, неподражаемым жестом откупорил бутылку и мастерски опорожнил ее в пустой пластмассовый стаканчик для салфеток, стоявший на столике. Боже, какой удар судьбы ждал его! Когда он взялся за стакан, оказалось, что стакан прибит к столику.