– Плачу миллион долларов! – сморщив презрительную моську, выдала Белка. – Прямо сейчас! Вам же, русским, только это и надо – доллары! Вы же за серо-зеленые бумажки мать родную продадите, патриоты хреновы!!!
– Засунь свой лям зелени себе в щелку, если сейчас не возьмешь тряпку в руки, то я твоей мордой всю эту срань сам вытру, и пусть меня потом за это убьют, но я на это пойду! – прохрипел я.
То ли в моем голосе было что-то такое, то ли морда у меня была сейчас совсем зверская, но Белка как-то странно передернула плечами и, больше не споря, молча взяла швабру с тряпкой.
Уборщица и поломойка из записной красавицы и миллиардерши Беллы вышла так себе, она больше елозила по полу и размазывала зловонную жижу, чем убирала. В итоге я сменил гнев на милость и попросил Зину ей помочь. Закончилось все тем, что мой оператор сама все убрала, а Белка растянулась на соседнем топчане и принялась реветь, как белуга, с завываньями и причитаньями.
Вот так всегда. Женские слёзы – это мощнейшее психотропное оружие, издавна применяемое женщинами в нескончаемой войне с мужчинами.
– Слезами горю не поможешь. Тут бухать надо, – философски изрек я. – Все за мной, кто последний, тот и… папа! Давайте, деффки, догоняйте, – задорно выкрикнул я, выкатываясь в коридор. – Сейчас устроим небольшой пикничок на свежем воздухе. Мяса жареного пожрем!
Катясь по коридору в инвалидном кресле, я вспомнил одну песенку, которую тут же и затянул своим грубым, хриплым голосом, характерным для человека, по ушам которого оттопталось не одно стадо бурых медведей:
Перевел календарь, и вот опять суббота.
У меня выходной, не надо на работу.
Не спеша подошел, услышав телефон,
Тот женский голос был знаком,
Ты спросила: «Помнишь ли ты тот последний праздник?
Помнишь, как мы с тобой ежались, ты был такой проказник!
Ты ушел и забыл свои штаны и шляпу!
В общем, поздравляю, папа!»
Мы с друзьями собрались и вспоминали пьянку:
Не один ведь я тогда поразвлекался с Жанкой.
Тут приходит одна мысль – не первый и не средний,
Папа тот, кто был последний!
Кто последний, тот и папа.
Кто последний, тот и папа.
Бля, я был последний!
Я был последний…
Кто последний, тот и папа!
Разбуженный моими дурными воплями народ выглядывал в коридор, но видя, в какой компании я еду, прятались обратно. Белку в «Буревестнике» явно не любили, её попросту боялись. А тут такое шествие: катящийся на инвалидном кресле орущий дурные песни инвалид и за ним две девахи, выглядящие как подзаборные забулдыги. Да и запашок от всех соответствующий…
– О! Борода! – восторженно воскликнул я, видя, как из очередной двери высунулся Леня. – Одевайся и пошли с нами, только захвати пару одеял.