Пополнение во взвод сами набирали, или – «кого пришлют, с тем и воюем»?
Сам набирал. Вообще-то этим должен был ПНШ-2 заниматься наряду со мной, но Дмитриеву было не до этого. Офицер разведки первый в полку отбирал к себе людей из пополнения. Но добровольцев в разведку было немного, если честно говорить, все знали, что у нас ноги быстро протянешь, а к концу войны большинство «комсомольцев-патриотов» были давно убиты, кто под Курском, кто под Сталинградом, а присылали в стрелковые полки все, что наскребали в тылах «с бору по сосенке», да и то эту сосенку уже ободрали в штабе дивизии всякие тыловые службы, и артиллеристы себе в артполк народ отобрали, и саперы, и дивизионная разведрота, и связисты, а к нам, в пехоту, отправляли, – что осталось чем богаты, как говорится…
На Висле у нас полностью погиб один батальон, а два других понесли большие потери. Так прислали к нам из «запаски» сразу 800 человек на пополнение, почти все «западники» с бывших временно оккупированных территорий. Построили новичков «покоем», я вышел на центр: «Добровольцы в разведку! Кто хочет?» Вышло всего трое человек. Больше ни «романтиков», ни «любителей риска» не нашлось в этом пополнении. Обычно к нам сами добровольно только бывшие штрафники из уголовников и партизаны шли, но иногда приходили «разные» люди, помню даже разведчика, бывшего учителя математики. На Одере нас тоже массово пополнили, привезли человек шестьсот новеньких. И опять только несколько человек вышло на призыв в разведку.
Но начштаба Шутов хотел, чтобы в разведвзводе был полный штат, так сам прошел вдоль строя и добавил еще пару человек тех, кто поздоровее.
Отношения между разведчиками взвода, какими они были? Все-таки люди разных довоенных судеб, различных характеров и так далее.
Старались друг с другом не конфликтовать, тем более костяк взвода давно воевал вместе, отношения между «старичками» были братскими. Но были исключительные случаи. Разведчики – народ в основном отпетый, и свести личный счет при удобных обстоятельствах могли спокойно. Человек с оружием может стать самым опасным зверем.
Как-то в Польше, при приеме пополнения, я спрашиваю у одного добровольца: «Где сидел и за что?», а он отвечает: «Я никогда в тюрьме не сидел». Фамилия его была Зильберштейн, еврей из Одессы, лет тридцать ему было. Зачислил его к нам. Перед заданием во взводе обычно я спрашивал: «Кто сегодня пойдет?» Старший группы всегда назначался, а остальные сами вызывались. На задание, как правило, у нас ходили пятерками. И Зильберштейн пару-тройку раз промолчал. Пошли пятеркой на разведку переднего края. Залегли. И тут я слышу, как старший сержант Салов говорит Банкенбаеву: «Ну, ты видал, как наш взводный своего жидка прикрывает? Обрати внимание, когда лейтенант людей на задание вызывает, этот пархатый сразу в Мишку глазами впивается, мол, только не меня. И тот его не берет в поиск! Я как это приметил, то решил, я этого жидка обязательно застрелю, он мне свой затылок еще подставит».