...
О Русь — малиновое поле
И синь, упавшая в реку.
Люблю до радости и боли
Твою озерную тоску.
В сердце Есенина с юных лет запала Россия, ее грустные и раздольные песни, светлая печаль, сельская тишина, девичий смех. Русь — деревенская, хлебная, полевая, лесная. Человек, земля и зверь живут общей, похожей жизнью. Это «забытый», «заброшенный» край, край «дождей и непогоды» с «кочующей тишиной», «затихшими озерами», «галочьей тревогой в сумрак».
Эта Русь дремлет, грезит. Жизнь течет, словно ручей по равнине: «Бредет мой конь, как тихая судьба».
Даже война не всколыхнула есенинской деревни: прошлись рекруты, поревели бабы — и снова тихо. Разве только грустнее стала: «Затомилась деревня невесточкой».
Грусть — привычное состояние «страны ковыльной пущи», не даром «грусть» всегда почти рифмуется с «Русь». Но для Есенина это лучшая страна в мире:
...
О родина, счастливый
И неисходный час,
Нет лучше, нет красивей
Твоих коровьих глаз.
Эта Русь бродяжит, плачет, поет и пляшет под тальянку, поэт не дает нам картин крестьянского труда. Встречаются мотивы, лишь косвенно связанные с работой:
...
Я люблю под покосной стоянкою
Слушать вечером гуд комаров.
А как гаркнут ребята тальянкою,
Выйдут девки плясать у костров.
Цветовые тона усиливают ощущение необъятности степных просторов России («только синь сосет глаза», «синь, упавшая в реку», «в летний вечер голубой»), выражают чувство любви и нежности. Все эпитеты конкретизированные, чувственные, телесные: деревянная Русь, кудрявый месяц. Метафоры смелы и сильны:
...
И пляшет сумрак в галочьей тревоге,
Согну луну в пастушеский рожок.
Но кроткая, смиренная Русь постепенно меняет свой облик, отрывается от созерцательности, выходит из заревого киота. Бунтарство вспыхивает и гибнет, бунт вырождается в разбой. Все чаще и разухабистей звучит тальянка. Заря потухает. «Сизый» вечер, сумрак и ночь входят в творчество поэта и понемногу заслоняют лик древесной, в березах и ивах, — заревой Руси. Поднимается острожная, разбойная Россия, кровь которой чует в себе поэт:
...
Бродит черная жуть по холмам,
Злобу вора струит в наш сад.
Только сам я разбойник и хам
И по крови степной конокрад.
Эта Русь, «люд честной и веселый, забубенная трын-трава», убивала сама себя, бряцала кандалами, гнила на каторге и по острогам, горела внутренним огнем. Февральский лик своей родины поэт воспринимает как огромную народную стихию, бурю, от которой «ревет земля». Он хочет видеть в революции «светлого гостя, едущего к нам в колымаге». Колымагу эту везет кобылица, несущаяся по тучам в «небесной сбруе». Так, поэт раздвигает революцию до космических пределов. Революционная стихия захлестывает поэта и русского мужика, отождествляется с бунтом. Поэт со страстью ожидает появления, построения изобильного хлебом и брагой «вертограда», всемирного братания. Через гибель России, Руси он с мукой прорывается к идее вселенского счастья: