– Уж лучше б я, – согласился он. – Лучше. Но я предупреждал тебя, что многое ты делаешь зря… Знаешь, давно-давно у мира Тай были соседи. Такая же мирная колония, как мы тогда. Хорошие, трудолюбивые и жизнерадостные люди. Они взорвали свою звезду, превратив ее в сверхновую, чтобы уничтожить идущий на них флот Корпорации. Мы, таю, тоже могли бы сделать это. Но не сделали. Мне очень жаль, что не сделали. Если бы я принимал решения тогда, я бы ни секунды не сомневался.
– Лал, – позвал его Враг.
И вдруг дотронулся до проклятого браслета, без которого было никак, и с которым тоже почти невозможно. Мелодия звучала та самая, которую Лал услышал в первый раз, после пробуждения. Воспоминания у них были разные, и понимание происшедшего у каждого своё, но единственное – одно на двоих. Когда Лал, раз за разом покрываясь волной холодного пота и давно забыв о существовании самоконтроля, кричит: «Мне больно!» – а Враг, удерживая его за липкое от испарины и крови, дрожащее от напряжения бедро, отвечает: «Я знаю, хороший мой, я знаю. Терпи, я осторожно…» У них одна группа крови, и кровь переливается сразу из вены в вену, горячей темной струйкой, пока лицо Врага не становится белее, чем еще одно чистое полотенце, которое он перекинул себе через плечо. «Держи меня крепче», – думает Лал и видит, что абсолютное понимание бывает возможно и без слов…
Почти как сейчас.
«Я не заставлю тебя делать то, чего тебе не хочется. Я не требую больше, чем ты можешь выдержать, – молча говорил ему Враг. – Ты застал меня врасплох в ту ночь, когда я увидел тебя. Я не был готов к тому, что случилось, и я не готов к тому, что происходит сейчас. Это я в твоей власти, а не ты в моей. Как заставить тебя поверить мне? Чем тебя убедить? Что сделать? Ты такой упрямый – еще хуже, чем я…»
– Я такой, какой я есть, – прошипел сквозь зубы Лал. – Я не сломался. Я не позволил себя искалечить и изменить...
– Я тоже родился не с серебряной ложечкой во рту. Событий моей жизни хватит на десятерых. Но есть вещи, которые я готов делать только для тебя.
Лал собрался с силами, и расчетливо плюнул в открытую перед ним душу:
– Да-а? А ночью ты ни на что такое не соглашался…
Враг вдруг наклонился вперед, закрыл глаза ладонью и начал смеяться – если это и не была истерика, то что-то очень близкое к ней. Схема того, как добиваться от него нужных реакций, Лалу, в общем-то, была ясна. И он собирался ею в полной мере воспользоваться.
* * *
Не хватало только, чтобы Дин пришел на следующий день. Со своими извинениями или требовать извинения от Фая. До полудня Фай лежал в постели и старательно пытался исполнить совет Караша – выспаться, но открывал глаза и поднимал голову от подушки каждые двадцать минут, от всякого шороха на этаже или шума под окнами на площади. А на прикроватной тумбочке в цветной эмалевой вазе благоухал букет прекрасных белых роз, переданный утром через прислугу.