Я ждал, глядя на медленно льющийся «Гиннесс». Наконец коренастый подал голос:
– Не видел тебя здесь раньше, приятель.
Лишь одну вещь я ненавижу еще больше, чем когда меня называют «мужик»: когда меня называет «приятелем» тот, кто никогда таковым не станет.
Обернувшись, я улыбнулся:
– Недавно переехал.
– Ты – новый учитель, – сказал долговязый.
– Верно.
Обожаю, когда люди говорят мне то, что я и так знаю.
– Джо Торн, – я представился и протянул руку, но она так и осталась висеть в воздухе.
– Ты живешь в старом коттедже Мортонов?
Опять. «Коттедж Мортонов». Трагедия – в особенности кровавая и жестокая – оставляет след на всем, с чем соприкасается.
– Верно, – вновь сказал я.
– Дьявольски странно, не правда ли? – Долговязый придвинулся поближе.
– В смысле?
– Ты ведь знаешь, что там произошло, правда? – спросил коренастый.
– Знаю.
– Большинство людей не стали бы жить там, где ребенок умер подобным образом.
– Если только они сами не со странностями, – добавил долговязый на случай, если я не уловил тонкий намек.
– Тогда я, наверное, со странностями.
– Ты прикалываешься, приятель?
– Полагаю, что нет.
Он придвинулся еще ближе.
– Ты мне не нравишься.
– А я как раз собирался попросить у тебя телефончик.
Увидев, как он сжал кулак, я схватил пустой бокал и приготовился разбить его о барную стойку, если вдруг это понадобится. В прошлом у меня уже был один случай, когда понадобилось.
И тогда, когда казалось, что насилия уже не избежать, послышался знакомый голос:
– Да ладно вам, парни. Все в порядке ведь, разве нет?
Долговязого и коренастого как ветром сдуло. К барной стойке двигалась высокая крупная фигура. Возможно, я действительно верю в призраков. В самых паршивых из них, от которых тебя не избавит ни время, ни расстояние, ни святая вода.
– Давно не виделись, Джо Торн, – прозвучал рядом со мной тот же знакомый голос.
Я взглянул на Стивена Хёрста.
– Да уж. Не то слово.
Если верно, что некоторые дети рождаются жертвами, то верно ли, что другие рождаются хулиганами?
Я не знаю ответа на этот вопрос. Знаю лишь, что говорить такое в наши дни неприемлемо. Нельзя считать, что некоторые дети и некоторые семьи изначально плохие. Социальный класс, деньги или жизненные невзгоды здесь ни при чем. У них просто другое устройство мозга. Другие гены.
Стивен Хёрст был потомственным хулиганом. Любовь к издевательству над теми, кто слабее, передавалась в его семье из поколения в поколение, подобно фамильной реликвии или гемофилии.
Его папаша, Деннис, был бригадиром на шахте. Шахтеры его ненавидели, вернее, боялись и ненавидели. Он пользовался своей властью как киркой, безжалостно подрубая тех, кто ему противился, назначая их на самые тяжелые смены и с наслаждением лишая их отгулов, когда тем нужно было побыть с маленьким ребенком или заболевшим членом семьи.