Белые кони (Шустров) - страница 144

— Вы для чего меня пригласили?

Петр Ильич знакомо, одним махом, выпил коньяк и уже другим голосом, искренним к вдумчивым, сказал:

— Быть может, я о многом сожалею. Анатолий… Как вас по батюшке?

— Павлович.

— Вероятно, мне следовало быть более гуманным, терпимым, что ли… Впрочем, уже ничего не вернешь. Не так ли, Анатолий Павлович? — Он долго смотрел мне в глаза и вдруг попросил: — Уезжайте отсюда, голубчик. А? Уезжайте. Прошу вас.

— Куда?

— Жили же вы где-то до этих пор. Уезжайте. А я со своей стороны… Только вы не подумайте! Я от чистого сердца! Вы молодой человек. Дорога, расходы и вообще… Я понимаю. — Петр Ильич вытащил из нагрудного кармана пиджака конверт и протянул его мне: — Вот. Возьмите, пожалуйста. И не обижайте старика. На первое время, так сказать. Пожалуйста. Прошу вас.

— Что здесь? — машинально принимая конверт, спросил я, хотя и догадался, что в нем деньги.

— Когда-нибудь вы тоже будете отцом, — говорил Петр Ильич. — И не дай бог услышать вам то, что пришлось выслушать мне от родной дочери. Вы, видимо, знаете, что жена моя умерла. Я теперь один, и единственная отрада, единственное счастье для меня — Юлия. Возьмите. И не обижайтесь. Поймите меня правильно.

У меня часто застучало в висках, холодное бешенство вдруг овладело мной, и первой мыслью было порвать деньги или швырнуть их в лицо Петру Ильичу, но через мгновение я уже нарочито-спокойно пересчитывал купюры, как скряга, как спекулянт какой-то, чувствуя на себе непонятный взгляд Петра Ильича.

— Пятьсот рублей, — будто издалека донесся голос Петра Ильича. — Но если этого недостаточно…

Было ровно десять купюр достоинством в пятьдесят рублей.

— Ровно пятьсот, — вкладывая деньги в конверт, сказал я. — И бумажки новенькие. Хрустят. Но вы снова ошиблись во мне. Я не беру даровых денег, я привык их зарабатывать.

Положив конверт на стол, я поднялся, не оглядываясь, вышел из ресторана. Я шагал по людному проспекту, и было мне тоскливо. Всякого разговора ожидал я, но такого поворота и предположить не мог. Быть может, для Петра Ильича все люди разделяются по достоинству купюр? Один стоит сто рублей, другой тысячу, я вот, к примеру, пятьсот рваных. Ах, как он смотрел на меня, когда я не спеша, как спекулянт, пересчитывал новые хрустящие бумажки, как он, вероятно, презирал меня, как торжествовал! А вот Юлия жила с ним таким, да и муж ее, видимо, недалеко ушел от тестя, ведь это он, Петр Ильич, привел его в свой дом, и, надо думать, подбирал он человека по своему вкусу. Юленька-а, быть может, и ты не такая, какой я старался создать тебя в своем воображении?! Тебе было тяжело, я понимаю, но разве мне легко?