— Ты что? — спросила она.
Ия не ответила, посмотрела на Клавдю и как-то странно улыбнулась, веселые искры в глазах пропали. Теперь все женщины обернулись к Ии, и на их лицах появилось скорбное, привычное выражение неотвратимости.
Мы тоже притихли, ожидая, что Ия сейчас или закричит дурным голосом, или без чувств повалится на пол. Ия поняла, о чем подумали женщины, и торопливо сказала:
— Нет, нет! Что вы? У меня радость.
— А молчишь, — укорила Клавдя. — Я уж бог знает что подумала…
— И я, — сказала моя мама.
— Ты не пугай, девушка, — грубовато сказала Тонюшка.
— Радость, — повторила Ия. — Я буду играть Дездемону.
— Да ты вроде представляла ее, — припомнила Тонюшка.
— А Отелло будет играть настоящий артист. Понимаете? Настоящий. Из областного театра. Мы его очень упрашивали, и он согласился. Я так переживаю, так переживаю… Ужас!
— Отеллу… — сказала Тонюшка. — Помню. Как же? Хорошо помню. А этого, слесаря-то, куда?
— Вы меня, тетя Тоня, прямо удивляете! — поморщилась Ия.
— Он, слесарь-то, тоже хорошо представлял Отеллу-то. Страшен, дьявол!
Ия раздала всем женщинам пригласительные билеты на завтрашний спектакль и просила обязательно прийти, говоря, что в присутствии своих людей ей будет легче работать с партнером по сцене, настоящим артистом. Ия и раньше раздавала билеты, но, по правде сказать, редко кто ходил на ее спектакли, не до них было, но на этот раз женщины согласились прийти. Им тоже хотелось посмотреть настоящего артиста. Тонюшка Лабутина побывала однажды на спектакле с участием Ии и очень хвалила ее, но особенно ей понравился Отелло, которого играл семнадцатилетний слесарь с завода, живший неподалеку от нашего дома, огромного роста парень, с большими, клешнятыми, как рычаги, руками. «Страшен, дьявол», — часто повторяла Тонюшка, одобрительно покачивая головой.
Вечером следующего дня женщины отправились на спектакль. Аннушка ни в какую не хотела идти, но и ее все-таки уговорили. Мама вначале не брала меня, но, глядя, что Густенька наряжает своих близнецов, разрешила одеваться и мне. Крыса Шушера пошла без разрешения, потому что Ия наряду со взрослыми вручила пригласительный билет и ей.
И вот начался спектакль. Я очень переживал, а когда Отелло задушил Ию — Дездемону, я громко, на весь притихший зал, закричал: «Ия-а-а-а!» Кругом зашикали, засмеялись, а мама начала меня успокаивать и, как маленькому, объяснять, что это театр и что Ия не умерла. Как будто я сам не знал. Просто Ия так хорошо играла, что на один момент мне показалось, будто она умерла, и я по-настоящему испугался. Отелло мне не понравился. Он был большой и толстый. На его руках росли густые черные волосы. Ходил он по сцене размашисто, быстро, так что прогибались доски сцены, и громко кричал, стращая Ию — Дездемону. Плакал Отелло густым, трубным голосом, и сразу было видно, что он притворяется. Когда при крутых поворотах длинный малиновый его халат распахивался, то под ним хорошо был заметен тугой круглый живот.