— Я хочу, чтобы первым Батый пригласил к себе именно твоего отца. Чтобы утвердил его Батый и на Владимирском, и на Киевском княжении.
— И как же ты хочешь этого добиться?
— Для этого нужно, чтобы ты, Александр Ярославич в этот свой приезд «купил», а я «продал» тебе, причем за большие деньги жизнь этих пленных, прямо у них на глазах. Причем дорого, очень дорого. Где-нибудь за 20 новгородок каждого.
— Извини, Михаил Игнатьевич, но у меня и денег-то таких с собой нет. Да и не с собой…
— Ты не понял, Александр Ярославич. Я же говорю о подарке. И торг, и продажа будут только для вида.
— Но у меня и для вида…
— Деньги я сам тебе выделю. Дело не в деньгах. Нужно, чтобы они реально поверили, что ты их от смерти спас и большие деньги за это выложил. А после покупки, ты с них сам веревки снимешь (куда им бежать), ножи вернешь, ну и относится будешь с уважением.
— Ты что мне предлагаешь? Они — враги.
— Ох, Ярославич, поверь мне. Не смогли мы этих врагов победить, значит надо думать о выживании русичей. А ради такого и с врагами придется дружбу заводить и собой ради этой дружбы жертвовать. Постарше станешь — поймешь.
— Никогда такого не будет.
— Эх, Александр Ярославич, знать бы наперед, что будет. А если я тебе скажу, что ты сам по доброй воле всего через 13 лет побратаешься с сыном самого Батыя и станешь для хана приемным сыном? Что рот разинул? Будет такое. Будет![20]
В общем, сам объяснишь «купленным» пленным, что в Новгороде передашь их твоему отцу с одной целью — вернуть их своим родителям. Такого никто, и монголы тоже, до самой смерти не забывают. Для чего все это? А для того, чтобы приехал Ярослав в Орду и уже была бы у него там, если не опора (а возможно и такое), то какая-никакая, а поддержка. Остальное пусть его серебро делает. А серебра ему потребуется много. Но тут уже без меня. Мне серебро самому нужно, чтобы свои проблемы и проблемы моих воинов решать. Я и так…
Такого от меня Александр не ожидал. Но дошло.
Порепетировали мы с ним немного и решили не затягивать. Прямо в штабном домике расстелили на пол медвежью шкуру под ноги князю, надел Александр на себя княжескую епанчу без рукавов, украшенную мехом и даже, похоже, драгоценными камнями (нашел я среди трофеев по размеру), расставили мы кубки с медом и вроде ведем беседу. Я вызвал своих телохранителей и велел привести им из бани пленных, а Гаврило Олексич «со товарищи» как обычно разместились на скамейке у входа, держа руки на рукоятях своих мечей. Пришел и мой толмач. А тут и пленных привели. Макушки и волосы у них над бровями выбриты, посередине, над переносицей, оставлена узкая и длинная, «ласточкиным хвостом» раздвоенная челка, а длинные волосы сзади заплетены за ушами в несколько свернутых кольцами кос, завязанными чем-то типа бус из жемчуга. На ногах сапоги из юфтевой кожи, с прямыми голенищами, да на толстой подошве, но с загнутыми кверху носками. Правда, не у всех. У двоих на ногах были меховые унты.