Входя в квартиру, Карен ощущала, как на желудок давят годы сожалений, а тело заливает жар – возможный предвестник надвигающейся менопаузы, и побрела через разогретую прихожую в прохладу кухни. Марк сидел в майке у стола, положив голову на сложенные руки, а из широко распахнутого позади него окна дул ледяной ветер. Она окликнула Марка, он поднял больные глаза, его лицо было изрезано морщинами и выглядело старше, чем утром, что она непременно заметила бы, если бы утром дала себе труд на него взглянуть.
Поняв, что его слабость просит поддержки, она присела на корточки рядом с ним, а он сообщил ей тихим, но недрогнувшим голосом, что вытолкнул рабочего из окна и тот лежит мертвый в проходе между их домом и соседним. Карен бросилась к окну и посмотрела вниз, где увидела тело Бобби с головой в луже крови и неестественно выгнутой назад ногой, так что плечо лежало на ступне.
Она снова села рядом с Марком, который, заикаясь, сделал полное чистосердечное признание во всех изобличающих подробностях, слушая которое Карен поняла, что он погубил жизнь их обоих, и с размаху ударила его по лицу. Марк не отреагировал, только взял поочередно ее ладони в свои и заглянул в глаза. «Я сердцем чую. Я абсолютно уверен, – сказал он. – С какими бы проблемами ни столкнулась наша семья, без Хизер семьи нет».
Она услышала его и на мгновение, словно с высоты птичьего полета, охватила взглядом всю комнату и увидела, какие они с Марком маленькие и одинокие. Она знала, что сейчас он не способен рассуждать логически, и вся квартира взывала к ней, спрашивая, что же делать, и она в конце концов разрыдалась, уронив руки на колени.
Марк не сводил с нее взгляда, покуда она восстанавливала дыхание; после чего, вытерев глаза, она суровым голосом предложила забрать Хизер после очередных занятий по ведению публичной дискуссии, вместе поужинать в ресторане, вернуться домой попозже и изобразить потрясение случившимся. Марк опустил глаза и кивнул. Тогда она встала, подошла к кофемашине, и следующие несколько минут на кухне была полная тишина, если не считать звяканья фарфора и шипения пара, пока Карен готовила капучино и ставила чашку перед мужем, а потом смотрела, как он пьет маленькими глоточками, словно принимает лекарство.
* * *
Много часов спустя Брейкстоуны возвращались домой. Карен ожидала, что улица будет освещена фарами полицейских машин, а здание огорожено желто-черной лентой, и придется приложить титанические усилия, чтобы перевести Марка из оцепенения в соответствующее общим ожиданиям состояние шока, когда они будут прокладывать дорогу в дом сквозь толпу зевак. Полицейскому у входа будет мало что известно, идет следствие, скажет он, и все должны пройти в свои квартиры и постараться понять, что произошел несчастный случай, что такое иногда бывает и что, к счастью, с ними самими все в порядке. Тогда Карен предложит, чтобы они переночевали в отеле, ей удастся уговорить Марка, и они уйдут, – он, утешая, положит ладонь на плечо дочери, с которого соскользнет и будет волочиться по пыльному мрамору вестибюля рюкзак.