Эмма слегка улыбнулась, словно у нее был какой-то секрет.
– Что? – спросил Антонио. Ему действительно хотелось знать о ней все.
– У меня тоже есть список, – призналась она. – Это мой список желаний. Мама помогала мне его составить.
Эмме не верилось, что она собирается рассказать о своем списке. Во время химиотерапии она слышала, как другие пациенты говорят о списках того, что они хотели бы сделать до того, как болезнь победит. Эмме было больно осознавать, что большинство подразумевали, что победит рак, а не они. И тогда Эмма решила составить свой список желаний, которые она хочет воплотить в жизнь после того, как поправится.
– И что в этом списке?
Эмма посмотрела на Антонио и только сейчас осознала, что за время их разговора они успели переместиться так, что стоило ей подвинуться на пару дюймов – и ее ноги окажутся у него на коленях. Что-то захватывающее было в том, что Эмма полностью владела вниманием Антонио Аркури. Тусклый свет настольной лампы высвечивал в темноте его острые скулы и красиво очерченные губы, которых она так хотела коснуться.
В его взгляде было не только любопытство, но и что-то еще. Эмма ощутила жар внизу живота, и, чтобы как-то противостоять этому влечению к собственному боссу, она ответила на вопрос.
– Много всего: от малого до великого.
– И какое же самое большое твое желание?
– Только мужчина мог это спросить, – усмехнулась она. – Ну хорошо, самое великое – увидеть, как солнце встает над пустыней и садится в море.
– В один день? – удивился Антонио.
– Не обязательно, я непривередлива. Просто рассвет, просто закат. Но да, пустыня, море…
Я хочу повидать мир, я действительно с нетерпением жду поездки в Гонконг, – призналась она.
– А что самое маленькое?
– О, это я уже осуществила. Съесть стопку блинчиков с хрустящим беконом и кленовым сиропом. Это было божественно!
Антонио рассмеялся, когда Эмма блаженно застонала от воспоминаний.
– Что еще?
Мысли Эммы вернулись к списку и к тому, что она не могла написать при родителях. Да, конечно, мама поняла бы ее, и все же Эмма не могла написать в своем списке «потерять девственность». Для нее это было нечто большее, чем просто секс. Тогда Эмма готовилась к реконструктивной операции с той же практичностью, с которой проходила все этапы лечения.
Сейчас, глядя в зеркало, она видела просто фигуру, грудь, которую сначала отняли, а потом поставили на место. Ей трудно было воспринимать грудь как часть своего собственного тела. Да, она знала, что у нее хорошая фигура, но почему-то никогда не могла относиться к ней как к телу, которое принадлежит ей, словно это было что-то чужеродное.