– Я всё понимаю, мальчик, – успокаивающе сказал он. – И не оставлю сына моего друга. Поехали.
С этого момента у Хесуса началась совсем другая жизнь. Каждое утро опекун будил его на рассвете, они совершали долгий, почти на час, забег, а потом дон Совиньи до изнеможения гонял своего подопечного с учебным мечом, с тяжёлыми камнями на плечах, да и просто. Как оказалось, его мучитель знал множество упражнений, служащих лишь для одной цели – довести Хесуса до полного изнеможения. К концу занятий ученик ненавидел Василия Лукича, весь окружающий мир… Даже себя. В особенности себя, потому что, как оказалось, его опекун легко выполнял самые сложные и тяжёлые упражнения, те, что вызывали у ученика панику вперемежку с отвращением. Да ещё и пояснял попутно, не боясь сбить дыхание:
– Твой отец попросил приглядеть за тобой, подготовить к жизни. А я сам Ивану Степановичу животом обязан. Посему сделаю из тебя настоящего мужчину.
И делал. После физических издевательств, итогом которых была неизменная баня, приходил учитель словесности и вытворял с головой бедного школяра то, что утром дон Совиньи делал с телом. Мальчик писал десятки литер, иногда целый лист за урок исписывал. Пифагорово землемерие, арифметика, небознание, шахматы, управление… И всё это следовало заносить на специальные листы. А безжалостный учитель, приглашённый выкрест Мельхиор Танжерский, взявший после крещения имя Мэлхор, требовал, чтобы каждая литера равнялась остальным по размеру, округлости. А сам текст при этом надо было описывать высоким слогом, каким Хесус в жизни не высказывался, тем более, что и сам учитель говорил простым, понятным языком.
А потом правила кастильского, а за ним начиналась латынь, а в конце самый непонятный урок – русский. Там даже буквицы другие, на привычные литеры только часть похожа. И звуки! У, эти русские звуки. И как Василий Лукич себе только горло не сломал в детстве, когда говорить учился? Это надо же было придумать? Обычный «sopa de verduras» назвать так, что язык узлом завяжется – щи! Если с латынью ещё как-то можно было справиться, благо, что слышал её часто, да и молитвы заучивал, даже не пытаясь вникнуть в то, что там говорится, просто наизусть, на слух, то русский давался с большим трудом. А дон Василий Лукич требует. Причём, видно, что требует не для издевательства над сыном друга, а потому что всё это знает сам.
Первую неделю Хесус ненавидел своего нового опекуна. Вторую строил планы побега, правда, осуществиться им было не дано – к свободному времени у мальчика не оставалось никаких сил, только покидать в рот сытный ужин, которого, впрочем, хватало ненадолго – измученное тело уже через час требовало ещё еды. Ну, а после невыносимо тянуло спать.