– С чего ты взял? – Глебов потряс головой, видимо, большое количество информации в ней никак не укладывалось. – Расстроился мужик, из-за дочки переживает, ни с кем разговаривать не хочет. Это нормально.
– А я говорю – он, – продолжал упорствовать Серега. – Ну смотрите: статуи он сделал? Он. Мог в одну что-нибудь такое подложить? Мог.
– Чего там класть? – удивилась Лена. – Гипс один.
– Туда-то он и замешал кусочек платья своей дочери или ее волосы. От этого статуя ожила. И Таня из-за этого же не может успокоиться. Получается?
– Получается, – согласилась Лена.
– Не получается, – вмешался Васька. – Ничего не получается. Зачем ему мучить собственную дочь? Ей же там плохо, в реке. Вон и Ленка говорила, что скучает она.
– А чего ей скучать, если папа рядом? – теряя уверенность, пробормотал Щукин.
– Скажешь тоже! – Глебов так разошелся, что даже с лавочки вскочил. – А если он не знает о том, что она здесь? И про барабанщиц тоже не знает?
– Как это не знает? – завопил Щукин. – Он же их сделал! Он первый и должен был обо всем узнать.
– Что вы спорите? – вмешалась Лена. – Так ничего не узнаешь. Нужно идти к дворнику и все выяснять.
Мальчишки внимательно посмотрели на девочку.
– Опять небось сбежишь? – ехидно поинтересовался Щукин. – Всегда берешься, а как до дела доходит, начинается – то ты плавать не умеешь, а то…
– Уже умею, – перебила его Лена и зашагала вперед.
За разговорами они не заметили, как встало солнце, запели первые птицы. Но лагерь еще спал. На дорожках никого не было. Центральные ворота были пусты. Ребята осторожно пробрались к домику сторожа. Идти они старались как можно тише, и в те моменты, когда Глебов не спорил с Серегой, это у них получалось. Не дойдя до домика несколько шагов, Лена неожиданно остановилась, со стоном тряся рукой.
– Чего ты? – шепотом спросил ее Васька.
– Порез чешется. – Лена скорчила страдальческую мину, с шипением потирая грязную повязку.
– Потерпеть не можешь?
– Щекотно, – капризным тоном заявила Лена. – И больно, – добавила она.
– Хорош ныть, – вдруг выкрикнул Глебов. – Не можешь терпеть, катись отсюда.
– Ты чего? – удивился Щукин и потянул приятеля вниз, в кусты. – Отстань от нее. На твои крики сейчас все сбегутся.
– Чего она начинает? – не унимался Васька.
Лена предостерегающе подняла руку. Что-то было не так. Вставало солнце, стены корпусов постепенно окрашивались в теплый золотистый цвет, от легкого ветра шевелились листья деревьев.
Что не так?
Лена еще раз оглянулась, и волна ужаса, уже немного подзабытого за длинную ночь, вновь накрыла ее с головой. Вокруг стояла тишина. Абсолютная тишина. Такая же, как тогда, когда впервые появилась барабанщица.