В ясное солнечное утро неожиданно прилетел командующий. Его самолет относился к тем поршневым машинам, на которых он еще летал. Полагалось из штаба авиации заранее давать заявку о посадке на запланированном аэродроме, но генерал Баталов этого не сделал, на земле все были уверены, что он летит на соседний аэродром, и вдруг уже непосредственно с борта легкомоторной машины раздался по рации его густой бас:
— «Скрипку» отменяю. Иду к вам.
Оперативный еле-еле успел предупредить об этом Клепикова. Его разыскали на закладке жилого корпуса, спорящего о чем-то с прорабом. На аэродром он приехал, когда голубая машина уже стояла с выключенным мотором, а командующий, плотный, кряжистый, в припорошенных пылью сапогах, стоял у самолетного крыла и смотрел на него усмехающимися серыми глазами.
— Бывает ли, чтобы ты не опаздывал, Михалыч? Ты так и на ядерный взрыв опоздаешь, если, не дай бог, война когда-нибудь разразится.
— Будем рассчитывать, что его никогда не будет, товарищ командующий, — отпарировал Клепиков и расцвел своей коронной улыбкой номер один, которую он всегда заготовлял для встречи старших начальников. — Я действительно опоздал, но и вы не проинформировали меня о своем прибытии вовремя.
— Что значит не проинформировал? — строго свел густые брови генерал-полковник. — Командир полка всегда должен успевать, если летит командующий. Однако здравствуй. — Он крепко пожал пухлую руку Клепикова. — Шума о моем прибытии не поднимай. Я всего на час. Отвези в свой рабочий кабинет, там поговорим, и баста.
В кабинете Баталов задержал взгляд на репродукции картины современного художника: космический корабль сквозь черные просторы Вселенной мчится к какой-то далекой планете, которой человечество еще и по сей день не достигло. Корабль был изображен аляповато, только пульсирующий фонтанчик пламени, остающийся позади двигателя, оживлял репродукцию.
— Новая, что ли? Раньше как будто бы не видел.
— Новая, — подтвердил Клепиков.
— И то хорошо, — одобрил Антон Федосеевич. — Когда я принял авиацию, почти у каждого командира полка в кабинете либо «Мишки в лесу» красовались, либо «Три богатыря». Если бы Шишкин и Васнецов из гроба встали, они бы всю авиацию заклеймили за подобное опошление. А это ничего. В ногу с веком идешь, Михалыч. Похвально. Только вот кресло кайзеровское выкинь, — кивнул он на яркое, помпезное старомодное немецкое кресло с резными золочеными подлокотниками и высокой спинкой.
Клепиков, не соглашаясь, покачал головой.
— Пусть остается, товарищ командующий, — просительно сказал он. — На нем все-таки Мельдерс сидел, лучший ас фашистской Германии.