В итоге мы научились кое каким словам из ихнего языка. Причём ученики чуть ли не захлёбывались от смеха над нашим произношением. Продвигались в педагогике и мы. Так что вскоре появилось немалое количество модификаций таких слов, как дневальный: девальни, дывална, днемаля и т. п. От смеха мышцы на наших животах укреплялись лучше всякого занятия штангой. Дальше-больше. Перешагивали словесный барьер уже математическим методом аппроксимации (приближения с максимальной возможностью).
Большинство из нас были призваны из технических ВУЗов. Вполне резонно, что «приёмами» педагогическими мы обходились минимальными. В результате родился незатейливый русско-узбекско-казахский разговорник с азербайджано-киргизским уклоном в условиях Предгорий Памира. Так что новенькие обогатили наш лексикон словами: «мая»-мой, моё, наше; «галын»-гальюн, «кабыз, кубыз, камуз» — камбуз и тому подобное в достаточном ассортименте.
Но, если по правде, то наши выученики научились понимать нас куда лучше, нежели мы их. Кое что помнится доселе: бельмес, бельмим — не знаю; бутенляй тиле-придурок, совсем дурак, сам дурак; нича кыч красын — кричит, как баба; сонын — потом; онламым — не в курсе, не моё. Для нас тяжелее всего давались их замысловатые фамилии. Судите сами:
Курбангулыбердылихамедоглы. Были и попроще, отчаянно доказывали своё родство чуть ли не с самим Пророком Мухамметом.
В принципе мы могли с таким же успехом утверждать Адама с Евой нашими прародителями (кстати, негры-тоже). В стихийной языковой лаборатории был хороший элемент внедренческого характера-дневальный. На этот пост подбирали наиболее податливых к изучению языка варягов. Офицеры обходили наш «гадюшник», предоставляя надзор старшинам учебного отряда и старшине роты.
В казарму заходит главстаршина Овчинников. У входа матрос-мусульманин, относительно сносно отдав честь, орёт: «Рёта, атас-с! (наша школа) Стащина-бабай, мая дывальна».
Валерий Граждан
Трусы для Геши
— Миш, спроси у Овчинникова, может сводит нас в культпоход на пляж по робе. Хотя бы на Патрокл! — спросил изнемогающий от Владивостокской июльской жары курсант Сазонов.
— Спохватилась Меланья, когда ночь прошла! В увольнении наш товарищ главстаршина. По парадной с утра приоделся. А его роба во-она, на вешалках сохнет. К ночи, поди, причапает, вот и искупнёшься…Под душем у забора. А может в самоход? — тут Мишка посмотрел в мою сторону. С ним я не единожды хаживал за забор к местным девчатам. Но это было поблизости и после отбоя в выходной: минимум начальственных глаз. А тут…
— В принципе, мысль неплохая. А наглость-второе счастье! Значит, идём на Патрокл! Кто ещё изнемогает и до смерти хочет воткнуться в волны Амурского залива? Замечательно, значит весь взвод. А кто обожает гауптвахту? Странно: ведь вполне реально при нашей затее именно туда и попасть. А вы нос воротите! Хотя, если будете слушать меня как и Овчинникова, то риска почти никакого. Сазончик, тащи сюда робу главного!