По противоположному склону сверху к замершей на дороге машине уже спускались боевики. Зульфагар тоже заскользил по осыпающемся откосу им навстречу. И только теперь в разлившейся тишине стали слышны пронзительно громкие крики-стоны, которые неслись из расстрелянного «уазика».
— Зульфагар, сразу добьем? — услышал он из рации голос Мусы. — Или будем брать?
— Смотря кого там не добили, — отозвался Хамлаев. — Посмотрим и тогда решим.
В самом деле, если в машине заходится от боли рядовой боец или прапор, да еще «тяжелый», то на фиг он кому нужен — добить, да и вся недолга, времени нет с ним возиться. Впрочем, если легко раненый, можно будет прихватить с собой даже рядового бойца, тем более, что его ведь не придется тащить на горбу, поедет на машине, с комфортом — как любит говорить Аргун, лишний заложник никогда не бывает лишним… Ну а если там раненый генерал или старший офицер, его нужно будет брать и тащить в любом состоянии. Даже если он подохнет по дороге — генерал, даже мертвый, он и в Африке генерал, на его тело можно было бы кого-нибудь и обменять. На рядовых и офицеров русское начальство плевать хотело, а о генералах еще как-то пекутся…
Боевики уже спустились к машине, сгрудились возле нее. В голове у Шанияза мелькнула мысль, что, получив в себя столько пуль, она уже давно должна была бы взорваться. В каком-нибудь американском фильме так произошло бы непременно — если бы, конечно, внутри не находился главный герой…
Муса — кажется, это был он — взялся за ручку дверцы, готовый ее распахнуть…
Зульфагар, у которого в голове проскочила мысль о возможном взрыве, вдруг почувствовал какое-то беспокойство… На дверцу, за ручку которой взялся Муса, навалился тот самый генерал, с выстрела в которого началось побоище. По безжизненно свесившейся загорелой руке, на которой ярко блестели крупные часы, причудливыми узорами стекала капающая из пробитой головы алая кровь…
И Шанияз вдруг понял, что сейчас произойдет. Не предположил, не засомневался, не заподозрил, а именно понял.
— Стой! — заорал он, останавливаясь и хватаясь за корявый ствол низкорослого колючего деревца. — Стой, Муса!..
Однако Муса уже начал движение и остановиться не успел. Он, всем телом поворачиваясь в сторону голоса, уже повернул ручку дверцы и потянул ее на себя.
Несмотря на большое расстояние, на потрескивание, доносящееся от горящего в стороне «газона», на часто щелкающие у него внутри рвущиеся патроны, на громкий говор боевиков, Шанияз отчетливо услышал щелчок чеки гранаты и шипение порохового замедлителя. На столь значительном расстоянии услышать такое невозможно — это было лишь его воображение, основанное на опыте и едва ли не на зверином чутье, которым он всегда предчувствовал опасность.