31.Х.1941 г.
... Куда я задевал свои записки — ума не приложу. Не желая, чтобы кто-нибудь, не умеющий объективно рассуждать, читал мой дневник, я писал на отдельных листках и эти листки прятал, так что и сам не найду.
Горечь поражений переходит в чувство неописуемого страха. Падение Одессы, Киева, разрушение Днепровской плотины переживаются как болезненные раны собственного тела и души. Горит Сарабуз, горят нефтехранилища, наша армия отступает и сжигает запасы. ...
Наши соседи наблюдают за пожарами. Растерянное выражение лиц, приглушенные голоса, страх на лицах, в голосах, жестах и отчаяние, отчаяние, отчаяние. Я уже молчу. ...
2.XI.1941 г.
С 31.Х начались пожары и взрывы за городом. Моя семья в отчаянии. В этих пожарах я вижу гибель родины, но вместе с тем и показатель ее силы: если наше командование сжигает запасы, то значит, оно не хочет сдавать их врагу, следовательно, борьба будет продолжаться.
Но, наряду с щемящей тоской, у меня крепнет надежда на возрождение армии и на конечную победу моего народа: резервы в России есть, а за Волгой есть недоступный врагу, несокрушимый Урал, десятки заводов которого дают русской армии техническую силу для победы.
Эти мысли я стараюсь внушить моей семье и моим знакомым, но и семья и знакомые не верят мне: они верят совершающимся фактам и убеждены в том, что с их личной гибелью погибнет и страна. «Немцы непобедимы», — вот всеобщее убеждение. Все думают только о том, что будут делать немцы с нами: обратят ли нас в рабство или дадут «свободную жизнь». В том, что немцы обратят нас в своих работников и даже рабов, убеждены многие, но все надеются, что при немецком рабстве можно будет хоть как-нибудь «жить».
По пути на службу я встречаю немецких мотоциклистов, автомобили. Валяются трупы убитых подростков, вышедших с ружьями стрелять немецкие танки. Бедные мальчики! Они так же, как и я, верили в победу родины, иначе они не подумали бы о том, что надо выступать с оружием в руках. ...
31.Х и 1.XI, да и сегодня идет грабеж магазинов и складов. Я не имею право назвать это грабежом: население берет себе свое народное достояние, чтобы не умереть от предвиденного всеми голода. Жаль только, что власти при отступлении не давали населению брать припасы со складов: это или глупость отступающих, или предательство остающихся начальников, желающих выслужиться перед немцами. На консервном заводе «Трудовой Октябрь» какой-то мерзавец с ружьем в руках прогонял жителей, хотевших взять себе оставшиеся запасы продуктов. Какой гнусный мерзавец, какая отъявленная гнусная сволочь: он хотел передать эти запасы нашим врагам.