— Как же ты попал в Крым?
— Меня забрали с подводой на Украину, и я со своими лошадьми до самого Симферополя, а меня два месяца держали, вши меня заели, я стал проситься, меня не отпускают.
— А где пропуск?
— Я убежал. Просился два месяца, командир меня не отпускал. Ну, я и ушел сам, меня никто не останавливал.
Комендант все говорит: гут, гут...
— А ты верующий?
— Как же старик может быть не верующим.
— А молитвы знаешь?
— Как же не знать.
— Прочитай молитву.
— Какую молитву, вечернюю, утреннюю?
— Все равно какую.
Я ему прочитал, они посмеялись, а немец говорит: гут, гут.
А жандарм все сидит и головой качает, не верит. Комендант говорит с жандармом, что этого старика надо отпустить. А жандарм говорит: нет, надо его поставить налево. Военнопленных двоих поставили направо, двоих налево. Может быть, это значило, что меня надо проверить, я не знаю.
Переводчик говорит: «Ты не беспокойся отец, завтра пойдешь домой». Я решил, что в левую сторону попали проверенные. Когда нас вывели, то тех двоих повели назад в кино, а нас налево в здание комендатуры. В здании комендатуры было человек 50, все мужчины, стали друг друга расспрашивать, но никто ничего не знал, что будут делать с ними. У меня было какое-то плохое предчувствие, я подумал, тут что-то есть. Эту ночь, несмотря на усталость, я совершенно не спал.
Часов в десять утра зашли к нам офицер, и двое сопровождали его. Сказали, чтобы мы раздевались и вставали к стенке редко друг от друга. Мы все стали раздеваться, я остался в кальсонах, мне сказали, что надо раздеваться совсем. Нам сделали осмотр, и офицер как закричит: «юде!» Меня одного забрали в комендатуру, велели одеваться. Этот офицер меня забрал опять в комендатуру, и опять там сидит жандарм с бляхой, который все головой качал. Он стал смеяться (я по разговору понял), я, говорит, знал. Комендант схватился: «Не может быть!» Стали меня спрашивать:
— Старик, в чем дело?
Я не растерялся и сказал, что был на войне, был ранен осколком, лежал в госпитале, и врач сказал, что надо сделать операцию.
Комендант схватился за это, и стали они с жандармом спорить. Комендант кричит: «Никс юде. Ни один еврей не знает русские молитвы, по разговору видно, что он русский».
Меня оттуда забрали, дали конвоира-солдата, он повел. Привел меня в бойню с огороженным двором, вошли в здание, солдат сдал меня коменданту. Во дворе бойни были евреи, женщины и дети и очень мало мужчин. Я их спросил, они сказали, что расстрелы здесь были раньше, а это были уже такие евреи, которых собирали после, которые прятались по погребам и кладовым. Они находились в этом дворе несколько дней и говорят, что их было 800 человек. В этой бойне есть помещение, где собирали и травили собак, там же забивали животных. Двор окружен высоким деревянным забором высоты полтора человеческих роста. Лежали и сидели на земле, у кого была солома, у кого трава постлана. Кушать не давали, детей было очень много, особенно подростков.