— Здорово! Какой ты молодец, — в который раз сказал я, порадовавшись.
Потом, бывая у него, мне всегда попадался на письменном столе, чуть в сторонке, этот его весомый и прекрасный переливами и орнаментом том.
— Чтоб перед глазами был и напоминал: не расслабляйся по мелочам суеты и ширпотреба, — пояснил как-то Толик. — Тебе первому потом и покажу.
Мне оставалось только восхищенно еще раз покачать головой. И ехать то на работу, то за детьми, то еще куда — за всех.
А потом я снова надолго уехал, по делам и жизни, в другую страну. И вернулся, как уже бывало и прежде, только через шесть — семь лет. И мы снова виделись. Ненадолго, но, как обычно, у него дома, в кабинете.
И пили вискарь, и разговаривали пару часиков, оба занятые своим.
И я всегда видел на столе у него ту самую кожаную книгу, но не спрашивал, как идет работа. Зачем? Напишет и покажет. Толик же, по прежнему, был еще более солидным, заматерелым и увесистым. На слово. При каких-то уже званиях и обойме соучастия в окололитературных тусовках. Он сыпал, по-прежнему, именами и его «я» всегда было вместе с ними. Выше некуда. Потому что где-то там, не знаю где. Мне-то какое дело? У меня своё.
А время шло своим чередом. Вернувшись как-то из дальней поездки по материкам и странам, я вспомнил, что мы не виделись года полтора и позвонил.
Трубку сначала взял незнакомый мужчина с неказистым голосом, но потом передал ее хозяйке.
— Толика уже нет с нами, — сказала она — Как случилось? Шел по улице и вдруг упал. Несколько дней еще боролся, но… Она замолчала. — Анатолий оставил для тебя кое-что. Подъезжай как-нибудь, забери. Раз он хотел и говорил об этом.
Она сама открыла дверь, хотя из кабинета Толика вышел, по-хозяйски, какой-то мужик в его халате и нырнул обратно, небрежно кивнув мне, типа, привет. Мы переговорили на кухне подробнее, как это все произошло и где навестить Толика теперь.
Я забрал пакет с чем-то, завернутым в газету и поехал домой.
В пакете оказался увесистый кожаный том с солидным замком. Тот самый, главный. С романом — «Библией». Но без ключа. Что меня не удивило. Толик всегда был щепетилен и скрытен по поводу своего творчества.
— Оно сакрально, — говорил он значительно — А ты вот свое не ценишь.
Открыть замок я сам не смог, поковырявшись в нем ножницами и шпильками. И вызвал специалиста-слесаря. Когда тот разобрался наконец и ушел, довольный, я сделал себе кофе, приготовил новую пачку сигарет, прикурил и поудобнее уселся в кресло.
Я был благодарен Толику за такое доверие, но понимал, что, как не последний журналист со связями и многими людьми вокруг, всегда найду кому передать для редактуры и, если надо, издания. И сделаю это, не отбрасывая и не оставляя далеко на потом. Книга Жизни, как-никак.