Бену скоро двадцать, а за душой ни коина. Пора подумать о будущем. Работенка у егерей опасная и грязная, народ не больно-то за такое берется. Но уже за сезон можно нехило подняться, даже встать на ноги, а там, глядишь, и дельце свое открыть. Бен мечтал о цирюльне.
Узнав, что какой-то молокосос станет таскаться за ним по пятам, Старина Гарри пришел в бешенство. Он ни на шутку разозлился на Командора: тот даже не спросил его согласия, просто отдал распоряжение. Однако потом до него дошло, что это свободные уши для развешивания лапши. Так-то, никто по доброй воле не собирался с ним разговаривать, тем более слушать его соображения по поводу диких. У всех дел полно и своего ума хватает. А вот Бен крепко попал.
— Животные! Тупые скоты! Ценное в них — только шевелюры. Видал, на скальпы какой спрос? В запрошлом годе Хью-Живодер на них целое состояние сколотил: в отдельном доме поселился, трех женщин себе забрал. Правда, плохо кончил. Даже не знаю, как так вышло: что там с ружьем у него стало, или шокер отказал. Разорвали его по частям и к Воротам кинули. Даже жрать не стали. Видно, у Хью не только характер дерьмовый был, но и сам он из этого самого состоял.
Гарри визгливо хохотнул. Бену было не до смеха. Он видел части Хью. Обязательно надо было напоминать подробности! Ком подступил к горлу. Утренний паек, клейкое месиво из овса, рвался на свободу. Напарник словно прочел его мысли.
— Я к чему все это говорю, чтобы ты мне на охоте не блевал, в обморок не падал и истерики не закатывал. Зверье они. Мутанты.
— Почему мутанты? — спросил Бен безо всякого интереса, просто, чтобы хоть как-то поучаствовать в разговоре, сделать вид, что он ловит каждое слово наставника, а не пропускает всю эту чушь мимо ушей.
— Да как почему?! Потому что никакая к ним зараза не липнет: ни золотой парши на них, ни лишая на головах. Плодятся, что наши кролики, и детеныши у них живучие. Не то что ребятишки у наших баб — из десяти едва половина доживает до получения имени, а уж до Посвящения и того меньше, два-три. Порой, и вовсе дитя на свет живым не явится, и мать в родах загнется. Черт знает, что творится! Уж и бараки бабам отапливаем, и от работ, те, что на сносях, освобождены, так полы помыть в Мужском Доме, и от женского долга… А они мрут как мухи. Дурные у нас бабы, никуда не годные. И на вид страшные — кривые, хромые да горбатые. От таких и детей наживать совсем не хочется. Вот и не проявляют мужики интерес. Коли так пойдет, вовсе вымрет Город. Была одна попригожее. Мэгги…
Он произнес имя, скрипуче пропев первый слог, словно проблеял.