Нам засмеялся и, ничего не ответив, встряхнул чашку. Шум голосов нарастал.
— Вы-ыпа-ал… Один! Нечет!
Матрос, кивнув головой, засмеялся:
— Вот дьявол! Я просадил тридцать девять пиастров, пока дождался нечета. Ладно, ставлю два пиастра, опять на нечет.
Все с увлечением следили за игрой, пожалуй, самой крупной в нынешние праздники. Люди спорили и ругались. Некоторые даже втайне молились за матроса. Нам внушал всем ненависть и страх…
— Один!
— Опять один!
— Еще раз нечет! Три!
Вместо двух пиастров стало четыре, четыре превратились в восемь, восемь — в шестнадцать. Ты Лап Лы, дрожа от злости, отсчитал шестнадцать пиастров. Дождавшись, пока Ты кончил считать, Нам взглянул на Восьмую Бинь, стоявшую рядом с матросом.
Тот спрятал несколько пиастров в бумажник, а остальные снова поставил на нечет.
— Три, снова нечет!
Ты Лап Лы побледнел, Нам покачал головой. Удивленная Бинь прошептала:
— Да, чудеса!
Люди громко смеялись, они были в восторге: все болели за матроса.
— Попробуйте поставить все двадцать четыре пиастра, — любезно посоветовал кто-то. — Уверен, что вы выиграете — вам сегодня везет.
Матрос только засмеялся в ответ, и смех разгладил последние следы уныния и злобы на его лице. Он сунул четырнадцать пиастров в бумажник, спрятал его в нагрудный карман и сказал Наму:
— Уважаемый хозяин игры, поставьте эти десять пиастров на чет. Судя по всему, сейчас опять пойдет чет.
Лоб Нама покрылся испариной, он кивнул в знак согласия. Ты Лап Лы, аккуратно складывая деньги — монетку к монетке, — взглянул на Бинь. Нам из Сайгона, встряхивая чашку, тоже посмотрел на нее. Его глаза, казалось, говорили ей: «Бумажник с башлями!» Но Бинь вдруг почувствовала какой-то необъяснимый страх. Страх отразился даже на ее лице.
— Пора кончать ставки! — повысил голос Нам. — Прибавляйте, уважаемые, прибавляйте на обе стороны.
Слова «пора кончать» Нам произнес с особым выражением, надеясь, что Бинь поймет его и это придаст ей смелости. Ведь стоит Наму еще раз проиграть, и все пропало.
Но что случилось с Бинь? Она вся дрожала. Пожалуй, ни разу после того дня, когда два года назад она впервые шла на дело, Бинь не чувствовала такого страха. Матрос по-прежнему не обращал на нее никакого внимания, а она никак не могла заставить себя протянуть пальцы за бумажником, который так свободно торчал из нагрудного кармана. Стоило Бинь поднять руку, как ее начинала бить дрожь, сердце готово было выпрыгнуть из груди. Ей казалось, что кругом полно шпиков, следящих за нею, что матрос — переодетый легавый, он только и ждет, когда она полезет к нему в карман.