— А ведь сколько трепалась про любовь и преданность до гроба! — язвительно захохотал Нам.
— Да, я не люблю тебя! — Бинь не могла больше молчать. — Да, я лживая и неблагодарная и потому вот уже три года живу с тобой, терплю все, что посылает мне злая моя судьба, и не имею даже ребенка.
Слова Бинь уязвили Нама в самое сердце. Его начала бить дрожь. О, как он презирал этих публичных девок, продажных и подлых: для них, пока ты богат, пока полны карманы, ты — муж…
— Теперь я тебя раскусил. Когда у меня дела шли как надо, когда я был набит деньгами и мне ничего не стоило выбросить несколько сотен, чтоб порвать к чертям твой билет, выкупить тебя, лечить и ухаживать за тобой почище, чем за родной матерью, я был хорош. А теперь каждый может плевать мне в лицо…
Бинь, оцепенев, молча слушала его брань. Перед глазами ее вставали позорные картины прошлого, дрожавшие в мутных лучах старой лампы из заведения Таи Ше Кау. Сердце ее сжималось от боли, когда она вспоминала любовь и нежную заботу Нама.
— О чем это вы задумались, сестра Восьмая Бинь? Ах нет, простите, мадам Восьмая Бинь! Небось, проклинаете меня в душе?
Бинь подняла мокрые от слез глаза и, не в силах вымолвить ни слова, взглянула на Нама, усевшегося на край стола. Она было хотела все объяснить ему, но он снова заорал:
— О уважаемая Восьмая Бинь! Вы опять плачете! Ох, пугаюсь я, когда вижу слезы у таких, как вы! Вы ведь пускаете их в ход, чтоб прикрыть ваши гнусные номера. Раньше, когда вы были в доме матушки Таи, я такого свалял дурака, я влюбился в вас без памяти, дал себя обвести вокруг пальца! Но теперь уж вам не обмануть Нама из Сайгона! Да, больше он не поверит вашим слезам.
Сквозь стиснутые зубы Нам словно выплевывал слова, полные злобы и презрения. И каждое его слово как острый нож вонзалось в сердце Бинь. Какая нестерпимая боль! Утирая слезы, Бинь старалась остановить его:
— Нам, дорогой! Как ты можешь так думать? Да разве я когда-нибудь обманывала тебя? Разве я хоть раз причинила тебе зло! Просто я увидела, как много ты проиграл, а ведь деньги достались нам с таким трудом, и поэтому совсем растерялась. Я думала, ты меня пожалеешь, а ты набросился на меня с проклятиями. За что? Видит бог, я не виновата.
— Бог? Какой бог? — побагровев от злобы, заорал Нам. — Где твой бог? Есть только деньги и красивые парни, они почище всякого бога!
Он замолчал, потом соскочил со стола и, заложив руки за спину, принялся ходить взад и вперед по комнате. Бинь горько рыдала.
Воздух свинцовой тяжестью давил на плечи, казалось, кто-то плеснул водой в печь с раскаленными углями. Нам размахивал руками, глубоко и часто дышал, словно хотел выдохнуть сжигавший его жар, но возбуждение, охватившее его, не проходило. Он обвел глазами две тесные комнаты с разбросанными в беспорядке вещами и еще яснее ощутил, как плохи его дела.