Девочку Богдан вёл за руку. Или она его. Как взялась за указательный палец, когда выходили со стоянки, так и не отпускала с тех пор. Интересно, кстати. Впервые вот эту мерзкую щекотку вдоль спины он ощутил перед тем, как немыслимым образом увидел перед собой цели, которые после устранил с помощью винтовки Вороновой. И тогда он тоже держал девочку за руку.
«Это ты?» – послал он мысленный вопрос.
«Я, – незамедлительно последовал ответ. – Ты сейчас для меня как большая антенна, с которой я лучше ловлю сигналы Зоны, которые ты тоже можешь слышать. Но скоро я тебе буду не нужна. Ты – наш, и ты быстро учишься».
«Ваш – это как?»
Девочка не ответила. Богдан хотел было повторить вопрос, но ощутил волну неудовольствия, исходящую от маленькой собеседницы. Мол, большой дядя, а тупые вопросы задаешь. Ладно.
«А имя у тебя есть?»
На этот раз она отозвалась.
«Папа звал меня Надеждой».
«Надей?»
«Нет. Надеждой. Только так».
Странно было, конечно, так по-взрослому обращаться к маленькой девочке, но Богдан это принял без особых проблем. Как будто так и надо и иначе – никак. Когда ребенок рассуждает и ведет себя как взрослый, значит, и относиться к нему надо соответствующе без тупых предубеждений. Надежда так Надежда.
«А папу как звали?»
Вопрос Богдан послал, просто чтоб мысленный разговор поддержать, – и тут же одернул себя. Может, у девочки психологическая травма в связи с потерей родителей. Но подуманного не воротишь, тем более что ответ пришел почти сразу.
«Максим».
Богдан от неожиданности аж остановился.
Вновь взметнулись перед его внутренним взором воспоминания, которые он так старался загнать в недра своей памяти, – навек впечатавшиеся в нее картины прошлого, четкие, ясные настолько, словно произошедшее случилось только вчера.
«А… где он сейчас? И как ты вообще оказалась одна в Зоне?»
Внезапно Богдан почувствовал, что его мысли словно в непроницаемую стену ударились. И его палец Надежда отпустила. Вот, значит, как. Этот ребенок умеет открываться перед тем, кого сочтет достойным общения, но умеет и замкнуться полностью, когда собеседник начнет злоупотреблять доверием.
– Извини, – сказал Богдан. – Пожалуйста.
«Что значит “извини”?» – прозвучал в его голове холодно-непроницаемый голос, в котором сталкер уловил нотку любопытства.
«Ну, это значит, что я виноват и не хочу, чтобы ты на меня злилась».
«Ладно. Я тебя извинию».
Сколько же было в этом голосе детского высокомерия, которое со временем, скорее всего, вырастет в самомнение. Или же в чувство собственного достоинства. Это уж как получится.
«Правильно “извиняю”».