Босая в зеркале. Помилуйте посмертно! (Гырылова) - страница 105

На следующий день мы случайно встретились по пути, когда я шел на обед. Аленушке хотелось поболтать с Алисою, но я же всегда терялся и не знал, о чем начать разговор. Когда мы подошли к ее дому, я робко попросил ее домашний адрес, куда она возвращалась жить к родителям. Алиса встрепенулась: «А зачем?»

— Просто так, — глухо вырвалось у меня.

Она зашла к себе, я же, несмотря на свою тупость, хвалил себя за то, что набрался-таки смелости и выпросил адрес! Она вынесла открытку с двумя чудесными зебрами, где на обороте гибким женским почерком нарисовано вкосую: Главпочтамт. «До востребования».

— А если не востребуешь? — вспыхнул я. На западе Украины есть обычай: после смерти мужа жена должна год блюсти одиночество, ведь Алиса наполовину украинка.

— Тогда, оседлав зебру — примчишься? — пошутила вдова, которая завтра же собиралась уехать. И я решил во что бы то ни стало проводить ее.

Утром со своим старшим братом я стоял на остановке наготове. Пришла и Алиса, ее провожали знакомые из Чернигова. Зачем-то она села ко мне спиною в автобусе, и за всю дорогу наши взгляды ни разу не встретились, словно сам черт наложил табу. Когда все высыпали из автобуса, я сразу же подошел к ней и сказал, что хочу проводить ее. Мы договорились встретиться с нею здесь же в 15 часов. Но я не мог дождаться и полдня, никого я более не хотел видеть. Пекла жара, на автостанции толпилось множество людей, среди них я зорко высматривал Алису, словно петух жемчужное зерно в прошлогоднем навозе… а она же сидела на лавочке под высокой акацией и с улыбкою наблюдала за мною.

Затем мы пошли в аэропорт купить ей билет. Самолет на Киев летел только в 17 часов, и у нас оставалось достаточно времени для душевного расставанья. Не зная куда деваться от жары и многолюдья, мы молча пошли за летную полосу, в лес, где долго сидели молча. Может, и перемолвились какими-то ненужными пустыми словами, но не помню ни одного слова от того сердцебиения в лесу. Я вначале даже не смотрел в ее сторону от смущенья, а когда я повернулся к ней лицом, она сидела ко мне спиною, слабыми пальцами заправляла волосы за уши. Уши же у нее были такие выразительные, такие отточенно-красивые, чуткие, как птицы, уши ее цвели и готовы были взлететь на вершины деревьев. Рука моя невольно потянулась и приласкалась к ее плечу, она не вздрогнула, не отстранилась, не повернулась ко мне — и я тихо поцеловал ее пунцовую мочку, а она медленно склонилась ко мне головою на грудь. Не владея собой, я начал безумно целовать Алису…

…С тех пор я не мыслил жизнь без прекрасной метиски.