Эх! Что меня гонит в тюрьму северную?! Назовем это чувство заочною любовью или жаждою любви великой… Ее мне среди суеты и Лимита не найти никогда. Может, в тюрьмах она заточена и раскаленными железными когтями скребет стены? Как прекрасно сесть в поезд с сердцем полным ожидания любви и счастья! И так счастливо мечтается в дороге без забот! Чуть не написала без страха… Страха в сердце нет, лишь сомнения точат, как черви яблоко познания.
Вперед, мой поезд! Прекрасны все виды из окна, даже с уплывающими назад уборными… движение красит нашу жизнь. И чай красивее, и краснее вкусом, чем в застое, в нем сотрясение бурлит. Устали глазки? Точи язык, как кинжал, говори что хочешь, тут все свои на сутки, трави любой анекдот, задавай глупые вопросы — ответят, все простят. И смейся, наконец, беззаботно, как богиня, поезд скорость набирает! И не упадет, как самолет! Сойдет он с рельсов — не беда, очухаемся, встанем все, пешком пойдем на север. Возьму каменные чемоданы в руки и поперла вперед! С семнадцати лет езжу по стране с такими чемоданами одна, не надорвалась, как сильна я, как паровоз! От Сахалина до Кишинева, от Ялты до Печоры изъездила Родину свою.
Алтан Гэрэл — мятежная душа, сатанинская кровь, львиное сердце! Самостийный странник! Все будет о’кей!
Жизнь, товарищ, заваривай —
И расхлебывай сам!
Кажется, Михаил Шиханов в Бурятии выдал эти радостные строки.
Это было 29 августа в полдень, когда я с содроганием увидела всего змея во всем переплетении круговерти ада:
Разваренный змей ползал, извивался, Замороженный змей застыл вечным льдом, Высушенный змей рассыпался сухою чешуей и перхотью. Ни капли крови не было у змей,
А сердце билось кровью всех кровей.
Таким я увидела впервые Мелентия Мелеку в комнате свиданий.
Исчадие ада ни о чем не говорило, оно молчало, оживало, дыхание согревалось, сердце у него набухало, росло, казалось, что это существо искало самого себя. Коксующийся уголь разгорался! Я дала ему махровые носки, две пары привезла ему, он тут же надел сверх своих изорванных, синтетических. Заварила кофе, подала ему в большой алюминиевой кружке, что стояла на столе, испытанная, с несмываемыми пятнами во вмятинах, обжигающая голодные губы до пузыринок! Зубы Мелентия, забронированные каким-то легким металлом от крошения, стучались о края кружки. Оказывается, что мастера-зэки из медицинских банок куют себе коронки. Боже, как Мелентий пил запретный кофе, словно нектар небесный! Мы чокнулись шоколадом «Вдохновение» и потихонечку, как мыши, погрызли сладострастные тающие дольки, но расплавленный шоколад застревал у меня поперек горла. Как мне страшно и стыдно было невольно глазеть на изуродованные руки, похожие на пепельные куриные лапки в чешуе! Ноготь на левом мизинце раскромсан, искрошен словно ювелирными щипцами неизвестно зачем-то…