Крепко держа беглянку за плечи, я заглянул ей в глаза. Страх, стыд, отчаяние, презрение — сколько всего было в них!
Злость моя схлынула, точно морской отлив. Неловко кашлянув, я отпустил ее и сказал:
— Вставай. Не трону.
От ручья донеслись исполненные ликования вопли моих приятелей. Они звали меня. Изловили-таки…
Держа девчонку за руку, я спустился к ручью. У маленьких воришек из разбитых носов текла кровь, они всхлипывали и давились икотой, пытаясь освободиться из крепких рук мучителей. Личики у них, как и у сестры, были одутловатые, опухшие от голода.
Неожиданно девчонка с силой оттолкнула меня и бросилась к малышам — обнять, прижать, защитить, — но вырвать пленников из цепких пальцев ухмылявшегося Горо было не так-то просто.
— Что будем делать? — с жестокой улыбкой спросил Сакудзи.
— Надо проучить их, — подхватил Горо. — Засунем в змеиную нору?
— Ладно, хватит, — нахмурился я. — Отпустите их.
Вырвалось это у меня невольно, я даже сам удивился, а дружки мои уставились на меня, разинув рот.
— Ты что, спятил?! Они же воры! Грязные, вонючие городские воры! — возмутился Горо.
— Я сказал — отпустите.
Горо с Сакудзи нехотя повиновались. В нашей троице я был вроде генерала. Подняв корзину с крабами, я протянул ее девчонке:
— На. Возьми и уходи. Но больше не попадайся. Это наше место.
Прижав к груди мальчишек, она молча смотрела на меня.
— Почему? — не выдержала она. — Кинулся на нас как зверь, а теперь?..
— Сам не пойму, — отрезал я. — Ну вот что, проваливай, пока не передумал.
— Ишь как она ему приглянулась! — гаденьким голоском протянул Горо. — Может, пойдешь проводишь?
Я взглянул на приятелей. Мне ужасно не понравились их физиономии: сальные, ехидные ухмылочки… Я понял, что теряю товарищей. Но мне было все равно.
— А что? Хорошая мысль! — Я вызывающе посмотрел на них и повернулся к девчонке. — Пожалуй, и впрямь провожу. Не ровен час, что случится.
3
Горожане разбили лагерь у самой реки, километрах в трех от деревни. Старые легковушки и трейлеры, служившие жильем, стояли беспорядочно, как попало. Городской заготовительный отряд.
Уже вечерело, и над лагерем курились дымки. Люди, сидевшие у костров, провожали меня равнодушными взглядами. В лохмотьях; все, что есть, — при себе. Лица землистые, болезненные, отечные. Взрослые, старики, дети… Но всех их роднило одно — полнейшее безразличие. Было ясно: люди устали жить.
Я впервые видел все это вот так, рядом — родители строго-настрого запретили мне даже близко подходить к ним. И теперь меня била нервная дрожь.
Не они были виновны в случившемся. Все мы всегда ходили по лезвию ножа. Даже я, школьник, понимал это. Но никто и думать не хотел о последствиях. Никто не верил в катастрофу.