Прошло три года. Баобаб вел себя смирно: он едва сумел дотянуться до павильона и выбить пару стекол. Но эти ветки тут же были отпилены. Птицы больше не прилетали к нему — их пугал утробный рокот моторов и потрескивание разрядов в павильоне. Дети туда не ходили, потому что площадка для них была оборудована в специальном рекреационном зале с искусственным солнцем. Возле баобаба было тихо.
Но однажды…
С полудня двадцать третьего апреля над Парижем начала стягиваться гроза. Небо приняло землистый оттенок, словно лицо тяжелобольного; все чаще сверкали всполохи. Растения и люди склоняли головы перед нависшей свинцовой угрозой, дома съеживались, готовясь противостоять натиску. Первые порывы ветра собирали в маленькие торнадо мусор с тротуаров. Перепуганные голуби укрылись поглубже в башнях собора Парижской богоматери. Собаки забивались в подвалы и оттуда тревожно фосфоресцировали зрачками; коты — им молва приписывает шашни с нечистой силой — внезапно исчезли, как исчезают из виду заговорщики за минуту до покушения. Земля отзывалась утробным гулом на торопливые шаги прохожих. Город застыл в напряженном ожидании.
Текли долгие, мучительные минуты, которые на войне отделяют вой сирены от начала бомбежки; они выматывают настолько, что первые разрывы воспринимаются чуть ли не с облегчением… Так Город принял первые капли — резкие, как плевок, и теплые, как слеза, вначале редкие и разрозненные, потом более частые, плотные, слившиеся в сплошную завесу, толще, гуще, и вот уже захлебываются водосливы, превращая улицы и тротуары в рябое зеркало. Небо, еще недавно перегонявшее рыком стадо темных хищников с одного края на другой, разразилось наконец горючими слезами.
Город принимал душ. Смех охватывал людей, теснившихся в подъездах и подворотнях; они с наслаждением обретали ушедшее детство, шлепая босиком по лужам, задрав кверху голову и раскрыв рот. Природное естество, обогнув бетонные стены человеческой крепости, захлестнуло Город, теша людей негаданной радостью и забытыми воспоминаниями.
Внезапно смех утих. Первый удар хлыста рассек небо. Поиграв с жертвой, хищник показал клыки.
— Ого!
— Мама, я боюсь!
— Не плачь, сейчас кончится, — успокаивали мамаши детей, прикидывая в уме: «Затянется до вечера…»
К вечеру ветер стих, но слепая молния по-прежнему металась по небу. Казалось, невидимый лучник, взбешенный тем, что не может поразить цель, беспорядочно опустошал свой колчан. И все же в полночь стрела достигла цели. Последний удар расколол небосвод, и все погрузилось в непроглядный мрак.