В те месяцы передвигающийся слишком медленно автомобиль рисковал быть подбитым из «зелёнки». Вдоль трассы тогда стояло много сгоревших машин, никуда уже не торопившихся.
В Чечне в своё время было примерно то же самое: федералы – ну, то есть, мы – так же разъезжали как хотели, а если кто-то торчал на дороге, мешая проезду, – могли дать очередь в воздух. Аварийку, правда, включать никому в голову не приходило. Объяснение простое – в чеченскую кампанию партизанская война непрестанно шла в городах, и машина с аварийкой была идеальной мишенью для любого «ваххабита» на крыше. В Луганске и Донецке городской партизанской войны не было.
…Возле разрушенного артобстрелом здания магазина «Эльдорадо» в Луганске мы однажды остановились сфотографироваться на память.
Димка сказал мне:
– Хотите с автоматом?
Я засмеялся:
– Нет, фото с автоматом у меня уже есть.
Он хотел как лучше, понятно.
Но в эту минуту я задумался о том, какое серьёзное количество мужчин желает иметь это самое «фото с автоматом». Может быть, не в конкретном Луганске, не в конкретном Донецке, не в конкретном Грозном, и, возможно, даже не совсем с автоматом – а в принципе.
Мужской мир с некоторой долей условности можно поделить на три части. Тех, кто страстно доказывает свою мужскую состоятельность; тех, кому это уже не нужно, потому что их состоятельность и так очевидна; и тех, кого все эти темы вообще не волнуют, в силу того, что у них категорически другие приоритеты.
Начнём с последних.
Не знаю, как вас, но меня очень мало заботят пацифисты и экологи, герои светских раутов и завсегдатаи модных кафе, представители богемы или те, кто сбежал в деревню от шума городского с целью быть ближе к земле (к горе, к норе, к воде, к Белому морю, к Тихому или Атлантическому океану и так далее).
Кому, наконец, придёт в голову предъявлять претензии врачу – который делает свою работу, или к портному, или к пекарю, или к пахарю, или к токарю. Люди равны самим себе – это самое важное.
Я готов уважать их труд (и образ мыслей) – и, допускаю, что лучшие из них готовы уважать чужой труд (и чужое мировоззрение – хотя бы до тех пор, пока оно не становится угрозой для них).
Им не нужно фотографироваться с автоматом – они могут сфотографироваться в своём белом халате с красным крестом, на фоне своей горы и норы, с мольбертом, с компасом посреди Антарктиды («чёрт, где здесь юг?»), непосредственно у токарного станка. Или вообще не фотографироваться.
Куда больше меня забавляют те, кто идут в нашем списке первыми, – вид распространённый и назойливый, все эти мужики высшей пробы, гордые, как дорогой коньяк, с челюстями, кадыками, костяшками кулаков и повадками вожаков прайда.