– Ну что, сынок, инвентарь к пахотным работам готовишь? Дело! А мамка дома?
– Дома, дяденька. А ты к нам, что ли? Чей будешь? – вопросом на вопрос ответил юноша незнакомцу.
– Я – отец твой, Григорий Самсонович Зыков, – как можно спокойнее ответил он.
– Нет, дяденька, мой тятя на фронте в пятнадцатом году погиб! – с удивлением возразил юноша.
– Да пойдём в дом, милый, там всё и объясню! – с нескрываемым волнением обратился к сыну Григорий.
Он сам открыл дверь, а Савва нерешительно шёл за ним. Марья ухватом что-то делала в печи, не глядя на вошедшего в дверь, бросила:
– Савушка, водички надо бы натаскать в дом да корову напой. Сделай, сынок, по-быстрому, да отобедаем, – не поворачиваясь, обратилась она к сыну.
– Здравствуй, Марья! Это я, Григорий! – с волнением в сердце сказал Григорий Самсонович.
Жена, не поворачиваясь, словно боялась, что видение исчезнет, сказала:
– Григорий, и впрямь ты, что ли?
– Марья, да ты погляди на меня, не бойся, не призрак я! – всё больше волнуясь, продолжал Григорий.
Марья Назаровна резко развернулась, увидев мужа, рухнула без чувств Григорию на руки.
– Мамка, мамка! – с испугом закричал Савва.
Через несколько минут Марья открыла глаза, руками ощупала лицо Гриши и заголосила. Откуда только она вспомнила причеты, или они всегда живут внутри русской женщины до случая, ну вот он и представился Марье Назаровне.
– Из плену я, из Австрии, год, почитай, иду, – дрожащим голосом пытался объяснить своё появление Григорий Самсонович. – Насмотрелся я в России, что делается! Сколько кровушки людской льётся! Колхозы создают! Ладно, посмотрим, как жить будем, всё потом…
Любопытные селяне толком ничего не узнали о Григории, да и он почти ничего не объяснял. Говорил, как отпустили из плена и довезли до границы с Белоруссией, а дальше пешком через всю Россию прошагал до дому. Печаль накатилась на Григория: нет ни братьев, ни хозяйства, ни дома своего родового!
Из рассказов Марьи узнал он о гибели своего старшего брата с сыновьями. Что тела их даже не дали предать земле, а бросили в пылающий огонь горящего дома, про племянниц и жену Калины, про исчезнувшую внезапно семью Анисима, о тесте и многих сородичах, кои погибли, исчезли в классовых битвах Гражданской войны.
Через неделю свою единственную коровёнку, под рёв Марьи, он сдал в колхоз, в который попросился его записать. Председательствовал всё тот же бывший коммунар Иван Прозоров. По своей натуре он был незлобив, Зыкову Анисиму сочувствовал даже.
– Ну что ж, за такую сознательность, Григорий Самсонович, принимаем тебя и твою жену в колхоз! Пусть смотрят единоличники на твой пример! – не растерявшись, огласил своё быстрое решение председатель. – И корову твою берём в колхозное стадо, о чём сейчас выдам тебе документ, а ты напиши самолично заявление о вступлении в колхоз.