Следы: Повести и новеллы (Ершов) - страница 39

— Ну-с, все это высокое собрание я уподобил бы говяжьей туше, — начал вдохновенно Щечкин.

— Э-э, что-то вы не туды!

— А вот послушайте. Вот эту благородную группу маститых я сравнил бы с филе. По признаку комплекции. Другую группу — с грудинкой, третью — с лопаточкой… А это, изволите ли видеть, козелок-c… Этих бы я пустил как огузок. Ну, а уже молодежи, извините, остаются одни голяшечки.

— М-да, занятно… Но почему же так зло?

— А теперь, позвольте, я к ним, к богоподобным-то, с поздравленьицем подкачу, — не унимается Щечкин.

— Ну, это уж чересчур. Вы кто, Щечкин, — Гомер? Ломоносов?

— Гомер — не Гомер, а цитатку имею. Из «Илиады»: «Старцы, уже не могучие в брани, но мужи совета…»

— Ну, на эти слова они, пожалуй, могут и обидеться. Вот что, Щечкин, ступайте лучше. А то, чего доброго, начнут интересоваться: кто, откуда. Так что не взыщи.

— А меня уж и нет здесь. Вот вы обернетесь сейчас, и вместо моей другую физиономию обнаружите.

Я обернулся: и верно, за спиной моей стоял редактор объединения «Часы» Гнедых. Я же с исчезновением Щечкина почувствовал даже некоторое сиротство.

Появился Ступин с железной коробкой. А что в коробке? Русалка? Вот оно, коварство Ступина! Ну все, пропал, пропал!

Когда все были уже на местах, оказалось, что нет Фаянсова. Должно быть, махнул в Париж.

Первым, разумеется, был выслушан Ступин. Он говорил не торопясь, с какой-то прозрачной грустью, как будто читал Есенина:

— Уйду я, уйду… и то правда, зачем мешать им, дадим дорогу гимнастам, канатоходцам… А мне уже и не устоять на канате-то, Не те годы. А когда-то у Мейерхольда… Вот этот стол в длину перепрыгивал, как пустяк. Седые мы с вами, седые…

Тихий ангел пролетел над столом и сел на люстру.

— Лезем с советами и, может быть, с глупыми советами-то, а?.. — продолжал Ступин свою элегию. — Пристаем, умоляем, на коленях ползаем, а им хоть бы что, словно тебя и нет…

И уже чуть сурово, но не теряя общей грустной тональности:

— И словно нет истории нашего кино, а только они, молодые да удалые… Тебя нет, Данилыч, тебя нет, Петрович, тебя, Фомич, и тебя, Самсоша.

Названные апостолы согласно закивали головами.

— Так вот: либо мы не нужны, и тогда пусть этот юноша творит свое молодое плотское дело, — при этих словах Ступин выразительно постучал по железной коробке, — либо стоит еще к нам немножко прислушаться. И вот, если окажется, что стоит, то я, а вместе со мной и многие мои товарищи по «Мечу» полагаем, что картине этой более не жить. Не верю я в нее, не поверю я и заверениям молодого режиссера, ежели таковые прозвучат здесь. Мы-то их слышали предостаточно. Все равно будет петь свою песенку. У нас в объединении даже родилась пословица: «А Васька слушает да ест».