Под стенами оказались я казаки тех сотен, которые по Александровскому проспекту бежали к центру, имея целью захватить Совдеп и кинотеатр Пер-виля, где заседал съезд, и соединиться с частями Беликова. Пулемет, торчавший в окне Собрания, простреливал весь проспект.
— Ослы! — хрипло прокричал Данильченко, поднимаясь с земли. — Такую позицию упустили! Снять пулемет!
Выхватив револьвер, он побежал к зданию. За ним бросилось с десяток спешившихся казаков. Из окон им навстречу рвались выстрелы, лязг шашек и кинжалов, злобные вопли. Казалось, крыша вот-вот поднимется и свалится, как шапка с головы корежащегося в предсмерной муке бойца…
Где-то на Затеречной стороне, захлебываясь, пролаял второй пулемет. Пачкой ударили ружейные выстрелы, за ними, уже не смолкая, пулемет: та-та-та-та-та… Это из Владимирской слободки пошли в бой с молоканской самообороной беликовские офицерские части и осетинские сотни…
Дом еще сотрясался от взрывов бомб и гранат, забрасываемых красноармейцами со второго этажа через окна и лестничные пролеты, а в дальнем крыле огромного П-образного дома, в комнатенке под лестницей, уже расположился штаб Соколова.
Антон и соколовский адьютант, бородатый сунженец, чихая от пыли, выгребали прикладами обломки кирпичей и штукатурки, а начальник штаба, краснолицый подъесаул, уже орал в телефонную трубку, связываясь со штабом Беликова. Один за другим, взметая сапогами тучи белой пыли, вбегали с докладами командиры сотен и взводов. Соколов, прямой и длинный, как жердь, затянутый в серую с голубым черкеску, выслушивал их стоя у стола с телефоном и картами. В ледяном, бесстрастном тоне, которым он бросал приказы, в мраморно неподвижном лице и прозрачных круглых глазах, делавших полковника похожим на хищную птицу, затаилась злая, все пожирающая сила властолюбия, непреклонной уверенности в успехе.
— Пусть Беликов шлет мне обещанную офицерскую сотню! — долбил он словами начальника штаба. — Мне Московскую со стороны Базоркина нечем прикрыть…
Подъесаул заметно нервничал: связь не налаживалась, к тому же оглушали гул взрывов я стук пулемета.
— Когда там к черту пулемет снимут! — морщась, сказал Соколов, обращаясь к только что вошедшему Данильченко; у того полы черкески были подоткнуты за пояс, лицо выпачкано кровью.
— Наверх не пробьемся, господин командующий.
— Плохо стараетесь, Игнат Михайлович! — холодно отрезал Соколов. Антон увидел, как у его полковника побелели глаза и побагровела шея.
— Лестницу трупами забили, казаки живота не жалеют, господин полковник.
— Глупо своими людьми лестницы забивать! Где вы учились воевать, господин полковник? Пленные у вас есть? Так и прите впереди себя эту красную сволочь!