Но тут бесцеремонно вмешался Савицкий и без улыбки сказал Мефоду:
— Пиши Ипата в конный взвод Дмитриева…
— Добрый будет мне вояка, — подтвердил из-за его спины Гаврила и уже по-командирски бросил Ипату:
— Коня веди на переков вон до того амбара, кузня наша там будет. А после ступай в правление, где Попович казарму обстраивает… Да и я туда вскорости подойду: конных, вишь, не богато осталось, — кивнул он на теснившихся у заборов казаков с конями.
Момент для Нюрки был упущен, но Мефод, как всегда, замечавший вокруг себя все, успел подмигнуть ей:
— Приходи до нас в гости! С Марфой за чаем и припомнишь бабий свой бунт…
Толкая друг друга, вышли к столу Данила Никлят с Пушкевичем. Данила, хвастая, как сохранил Легейдовых быков, доказывал ревкому свои интендантские способности и вскоре единогласно под общий смех станичников был записан в помощники Евтею Поповичу. Андриан, простудившийся в той ночной заварухе, сипел и харкал. Он не хотел идти в пластуны, а в кавалерию принимали лишь со своим конем и полной справой; поломавшись, он, наконец, сдался:
— Хай вам черт, иду! Бо все одно мобилизуете… Так, ведь, Мефод?
— А то как же? Докуда ж тебе от службы бегать?!
— От вас, небось, убежишь! От Кибирова без совести можно было, а вы ж на самую на нее капать станете…
Увидев подошедших с гнедым коньком малолеток Гурьяна Поповича и Акима Литвишко, Андриан возроптал:
— Где ж она, справедливость божеская: пацанва, и та на коне в Красной Армии службу служить будет, а я, пострадавший от белогвардейского режима, в пластунах должен! — И дурашливо подкатился к хлопцам:
— Отдай коня, Гурка? Тебе еще на хворостинке кататься…
— Иди ты! — возмутился Гурьян, заливаясь краской и замахиваясь на шутника.
Аким, кусая губы, подошел к самому столу, ломким мальчишечьим баском проговорил:
— Пишите нас с Гуркой вместе…
— А сколько тебе лет, малец? — скользнул Мефод взглядом по бархатистой, нетронутой бритвой щеке Литвишко.
— Обоим с дружком им аж за тридцать два! — шутя, но явно волнуясь за брата, сказал стоявший тут же Захар Литвишко.
— Ого-о! — загоготали в толпе. — Вдвоем за одного метят!..
Аким волчонком оглянулся кругом, тряхнул длинноверхой шапкой:
— Оружие держать умеем… И помереть хочем за Советскую власть! Пишите!.. Вот! — сердясь и краснея, в отчаянии крикнул он.
Вокруг снова засмеялись, но уже снисходительней.
— Гля, каких хлопцев обсмеяли, куда ж нам?! — робко шепнул на ухо дружку отиравшийся тут же Евлашка. Петро, по-отцовски сдвигая на переносье брови, постучал кулачком о кулачок:
— Нехай только не примут! Нехай только Гурку примут, а меня нет… Да я ловчей его в сто раз! Будет батька дома ночью — упрошу…