— Так! А как же ты Совет депутатов думаешь создавать? Организация нам нужна хотя бы для того, чтобы у кулачья с офицерьем власть вырвать… Как на это смотрите?
Опять молчание. Наконец, Гаврила Дмитриев, попыхивая дымом, говорит куда-то в пространство:
— А атаман и так власть отдаст… Ему теперича, после Литвийкиного побега, с Макушовым да Халиным не ужиться… Макушов вон нонче пьяный на мельнице трепался, будто атаман продался красным…
— Ну вот! Может я без организации обойдется, — со вздохом облегчения сказал Антон Скрыпник.
Цаголов, подавшись вперед, к столу, качнул головой, хотел сказать что-то, но Дмитриев, шумно отодвинул ногой лавку, поднялся. И не на Цаголова, а на него обратились теперь глаза всех.
Гаврила неторопливо выбил об заскорузлую тяжелую ладонь глиняную трубку и, не глядя ни на кого, словно подытоживая весь разговор, веско сказал:
— Чего загодя говорить? Об власти общество спросить надо, как оно порешит…
— Верно, — подтвердило несколько голосов.
Легейдо, спеша опередить горячего и вспыльчивого Василия, примиряюще сказал:
— Общество так общество! На том и шабаш…
Казаки, довольные развязкой, стали расходиться.
Василий пошел провожать Георгия за станицу.
Появилась Марфа с шайкой воды, чтобы прибрать горницу. Мефодий стоял один у оконца, задумавшись, глядел на улицу. Снег все валил и валил, ни одного черного пятнышка уже не видно. Марфа, выжимая тряпку, ворчала:
— Понаследили анчихристы. Добро б не задаром, а то побрехали без дела, да и разошлись себе…
— А ты уж и подслухала? — оборачиваясь, спросил Мефодий.
— А то ж! Да и куды вы от меня денетесь? Я ж давно посвященная.
Марфа с вызовом прижмурилась. Лукаво и маняще заиграли ямочки на щеках. Дума враз сбежала с лица Мефодия; он тихо засмеялся и, раскрыв объятия, пошел на Марфу:
— Ах ты, хохлушка посвященная, вот я тебе сейчас ребры посчитаю…
— Уж так и испужал! — замахиваясь на него мокрой тряпкой, весело крикнула Марфа.
Мефодий поймал ее и долго целовал в мягкую теплую шею, трепетавшую от радостного смеха всеми своими жилками.
Вернувшийся Василий был неприятно удивлен увиденным. Закатав рукава по локоть, Легейдо подтирал полы в горнице; в кухне барахтались и визжали дети, а Марфа, сидя верхом на кухонном пороге, чистила картошку. И оба беззаботными, чистыми и дружными голосами (видно, не в первый раз) распевали:
А мне, молодцу.
Все не можеца.
Все не можеца —
Гулять хочетца…
— Гм… радуется, чисто дите, — проворчал Василий, тяжело опускаясь на лавку. Лицо у него было неподкупно сурово, из-под сильно нависшего, тяжелого лба небольшие медлительные глаза глядели озабоченно и мрачно.