И все на круге вдруг перемешалось. Навостренные было умы снова смутились, заколебались тревогою. Казаки загалдели. Макушовские приспешники, рассыпавшись по всей толпе, загорланили, заглушая остальных.
— Долой Совдепы! Йод зад "товарищей"!
— Продают нас жидам!
— Да здравствует Учредительная собрания-я!
— Да здравствует наше казачье Терско-Дагестанское правительство!
На крыльцо вспрыгнул Семен Макушов. Сорвав с пояса шашку вместе с ножнами, он закрутил ею над головой, призывая к молчанию.
— Граждане казаки! Ввиду беспорядку при круге станичное правление приказует всем разойтись… Вопрос о власти переносится до другого разу… Разойдись!..
Над потрясенной толпой на секунду повисла зловещая тишина. Потом все всколыхнулось, загудело пуще прежнего.
— Не расходись, казаки! Это — самочин!.. — крикнул что есть мочи Василий. — Поодиночке нас передушить хотят!.. Стойте!
Что произошло в следующую минуту, он понял не сразу. Его оглушил выстрел, раздавшийся откуда-то из самой гущи народа. Пуля, сорвав папаху, звякнула о железный болт, торчащий из-за ставни. Дико завизжали бабы, кинувшись с площади в проулки… И словно смеясь над общим испугом, с церковной колоколенки весело рассыпалась в воздухе пулеметная дробь…
…В ночь под новый 1918 год прискакавший из Христиановского керменист сообщил: Владикавказский Совдеп разогнан белоофицерской бандой, партия во Владикавказе уходит в подполье…
VIII
Антону повезло. В первый же день во Владикавказе он встретил знакомого казака из Архонской станицы — Кондрата Дидука, и к вечеру уже сидел в пьяной компании в доме на Владимирской слободке. Было здесь и двое осетин. Кондрат, приведший Антона, сказал:
— Не сумлевайся, они свои — из личной кибировской сотни…
Размышлять об этих осетинах, затесавшихся среди казаков, Антону некогда было — хотелось есть. Арака, поднесенная хозяйкой, мордастой рябой бабой, была скаженной; и после первого же стакана, выпитого на пустой желудок, Антона разморило. Да и вся компания уже основательно подвыпила. Отодвинув стол к самому порогу, посредине комнаты устроили круг. Подоткнув полы черкесок, казаки под собственный напев отплясывали лезгинку. Один из осетин, головастый, сутулый, ловко отбивал такт костлявыми пальцами по дну деревянной хлебницы. Рыжеусый казак, наклонившись к самым ногам танцующих, гулко хлопал в ладоши и лихо покрикивал в такт:
А не мы ли казаки,
А не мы ли терцы,
— А не мы ли казаки,
Побили чеченца,—
подхватывали остальные.
Второй осетин стоял в углу у порога, скрестив руки с огромными, мясистыми, как у палача, ладонями, растянув в улыбке длинный рот. Ему хорошо было слышно, как Антон, сидя за опустевшим столом, говорил Кондрату заплетающимся языком: