В силу многих обстоятельств мне было легче принять мысль, что искомым человеком был Слейтер. Более того, нам сказали, что он пытался сбежать в Америку с чем-то из вещей моей хозяйки и был пойман.
Я уверена, что виденный мной мужчина был лучше одет и имел более высокое положение в обществе, чем Слейтер. Единственной общей чертой было то, что при опознании, если смотреть слева, в конце ряда из других лиц они были почти одинаковы.
«Что за история! — писал впоследствии Конан Дойль. — Что за скандал! Она говорит, полиция заставила ее назвать Слейтера. Третья степень, допрос с пристрастием! Что за клоака! И при этом до нас не долетает ни слова надежды от деревянноголовых чиновников. Я прибегну к политическому давлению, и я знаю, как это сделать. В итоге я выиграю, но борьба оказалась долгой».
Тем временем Парк пытался найти Мэри Барроуман, которая затерялась в трущобах Глазго и, по слухам, стала проституткой. «Она уличная, была в тюрьме, — писал он Конан Дойлю осенью 1927 года. — Опровержение от нее стало бы концом для обвиняющей стороны». С помощью Палмера и неназываемого бывшего заключенного Парк ее нашел, и 5 ноября 1927 года в Daily News напечатали публичное отречение:
Я, Мэри Барроуман, выступавшая свидетельницей на слушаниях в Нью-Йорке и на суде в Эдинбурге, в интересах правосудия желаю сделать следующее заявление.
Касательно слушаний в Нью-Йорке, где я впервые увидела обвиняемого. Я не чувствовала себя вправе сказать тогда, что Оскар Слейтер определенно был тем человеком, которого я видела спускающимся по лестнице дома на Западной Принцевой улице, где убили мисс Гилкрист.
В то время я лишь подумала, что он очень похож на виденного мной мужчину, и я не сказала при опознании, что это определенно тот самый человек.
Лишь после моего возвращения в Глазго мне сообщили, что Слейтер точно был виновником. Мне об этом сказал мистер Харт, местный прокурор.
Этот господин был очень суров в обращении со мной как со свидетельницей. Он вынуждал меня день за днем приходить в его кабинет и с ним встречаться.
Я должна сказать, что посещала его кабинет не менее 15 раз с целью рассмотрения моих показаний. Я точно знаю, что не преувеличиваю число моих визитов в его кабинет, скорее преуменьшаю.
Каждый день все шло по одному тому же распорядку. Он пересказывал мои показания, говорил лишь он, я по большей части слушала. Он настойчиво указывал, что надлежало говорить, так что я не имела или почти не имела собственного голоса.
Именно мистер Харт добился того, чтобы я изменила свои слова «очень схож с тем человеком» на твердое заявление, что Слейтер был тот самый человек.