Судебная процедура по обжалованию дела продолжилась 9 июля 1928 года. В числе свидетелей, выступавших в защиту Слейтера, был Уильям Рафхед — для своей книги «Суд над Оскаром Слейтером» он некогда интервьюировал Джона Адамса, первого врача на месте преступления. Доктор Адамс умер в 1922 году, и Рафхеду позволили давать показания по тому интервью: «Учитывая виденные им увечья, он выразил мнение, что молоток не мог иметь никакой связи с убийством, — сказал Рафхед. — Он сказал, что сначала посмотрел на голову, увидел раны, и затем подумал, нет ли в комнате чего-то похожего на предмет, которым их могли нанести. Оглядевшись, он заметил этот стул, обыкновенный викторианский стул, и увидел, что задняя ножка „сочится“ — как он мне это описал — кровью».
Судебный пристав Джон Пинкли приехал из Америки рассказать, что произошло во время слушаний по экстрадиции, когда он вел Слейтера мимо свидетелей:
Вопрос. Могли ли Ламби или Барроуман подумать, что человек, прикованный к вам наручниками, не является взятым под стражу?
Ответ. Я не представляю, как это могло бы про- изойти.
Вопрос. Уверены ли вы, что [Ламби] видела, как вы проходили по коридору с заключенным?
Ответ. Должна была.
Вопрос. Если не была слепой?
Ответ. Да.
Признанной звездой слушаний был адвокат Слейтера, Крейги Атчисон. Обращаясь к судьям, он говорил около 14 часов, анализируя все аспекты расследования, задержания и судебных разбирательств. Конан Дойль обрисовал эту сцену для Sunday Pictorial; нужно отметить, что даже в 1928 году его описание проникнуто викторианской идеей насчет взаимозависимости физиогномики и свойств личности.
Три дня я сидел на адвокатских местах в суде. Три дня солидная коллегия из пяти шотландских судей сидела позади меня. Три дня мои глаза созерцали только одного человека перед моим лицом и толпу зрителей позади него. Но этот один человек стоит созерцания.
Это пиквикская фигура. Его лицо покрыто младенческим румянцем, глаза цвета незабудок тоже могли бы принадлежать младенцу. Лицо тяжеловато, но привлекательно и к тому же свежо, от впечатления слабости его спасают решительные, твердо сжатые губы.
Да, он говорил ровно 14 часов, распутывая сложности одного из самых замысловатых дел.
Расследование было искусным в самой высшей степени. Это чудеса анализа. Яснее всего я помню эти голубые глаза и небольшие пухлые виртуозные руки.
Он говорит и говорит своим мягким, мелодичным голосом, разъясняя все сложности. Пухлые виртуозные руки подчеркивают нужную мысль. Вот протест от судей. Голубые глаза выражают боль и удивление. Взлетают пухлые ручки. И вновь мягкий голос подхватывает повествование…