. «Объявление вне закона было смертной казнью той грубой эпохи, — писали историки ХХ века. — Преследовать изгнанного и ударить его по голове, как будто он дикий зверь, было правом и обязанностью любого законопослушного человека».
Однако ближе к эпохе Просвещения понятие о преступлениях и преступниках изменилось. Преступление теперь считалось плодом ошибочного этического выбора, и удаление такого человека из общества — для длительного размышления и осознания содеянного — давало ему возможность реабилитации[30]. Для людей той эпохи, впрочем, главным вопросом при встрече с чужаком был тот же, что и всегда: «Кто ты, с кем мне придется иметь дело?», как сформулировал это философ Иеремия Бентам в начале XIX века.
Поскольку, согласно идеалам Просвещения, увечье и самосуд прежних веков считались негуманными, государство начало вести подробные досье на преступников. Эти записи существовали главным образом для идентификации рецидивистов. Проверка каталогов в отделении полиции или в тюрьме могла подтвердить наличие прежних преступлений у человека не хуже, чем клеймо прежних времен. Однако в этой системе был один фундаментальный изъян: она оказывалась совершенно бесполезной, если подозреваемый брал себе другое имя, и этот факт сбивал с толку стражей порядка многие десятилетия.
В 1870-х годах Альфонс Бертильон, гражданский сотрудник французской полиции, изобрел более удачный способ идентификации рецидивистов. Прибегнув к относительно новому в то время искусству фотографии, он создал то, что мы сейчас называем официальным полицейским фото: анфас и профиль, присоединенные к картотечной записи. Та же карточка в изобилии содержала информацию о размерах тела человека. В полицейском участке или в тюрьме новоприбывших тщательно обмеряли, результаты сверяли с комплектом параметров, уже занесенных в дело. Совпадение, как утверждал Бертильон, могло служить доказательством личности даже в том случае, если осужденный сменил имя.
Эта система, известная как бертильонаж, нашла широкое применение в полиции Великобритании и США. Она действительно позволяла идентифицировать некоторых рецидивистов, однако была неудобна тем, что пользоваться ею можно было только после серьезного обучения. К тому же она не срабатывала с малолетними преступниками, которые успевали вырасти в период между обмерами. И к тому же эта система могла использоваться только после преступления, когда подозреваемый уже попадал в руки правосудия.
«Научная криминология» Ломброзо была призвана обойти эти неудобства. Прочно коренясь в викторианских предрассудках, этот диагностический подход беззастенчиво учил главенствующую культуру распознавать чужаков. Однако помимо предвзятости, лежащей в основе метода, еще большая его опасность крылась в том, что признаки, идентифицирующие преступника, он уже не предлагал