— Ты, Лиза? — оглянулся Анатолий.
Неужели подумал плохое о ней?
Прощался?
Она зажмурилась, чтобы не видеть окровавленного лица, но лицо оставалось перед ней, и потом не могла забыть, и долго, долго еще являлся во сне с окровавленным лицом:
— Лиза!
Эльза Захаровна очнулась, наваждение, сумасшедшая, ему должно быть сейчас за пятьдесят…
— Продолжим сеанс, — склонилась к ней Елена Бубенец. — Что новенького в городе и вообще?
— А что? Ничего особого не слыхать. — Таранкина позабыла уже об урагане, такая жизнь, пронесло — слава богу, не оглядывайся.
— Говорят, Пахома Пахомыча на собрании прорабатывали, говорят, пощипали мало-мало. Вам неприятно, извиняюсь?
— Нет, отчего же, очень даже мягко массируете. — Эльза Захаровна не сразу вернулась в сегодняшний день.
— Я разговор имею в виду.
— Разговор? А что разговор? Ничего особенного.
— Ну, как сказать, люди говорят, Пахомыча не так уж мало, а скорее порядком пропесочили, заводские товарищи выступали, и вообще…
Это «товарищи» и «вообще», эта множественность задела Эльзу Захаровну:
— Находятся охотники рты раскрывать.
— Что значит находятся? План у всех напряженный, каждый по совести, всеми силами, значит и требуют с каждого, а не так, одни наставники, другие нахлебники. — Елена Дмитриевна перестала массировать, зажала голову клиентки между ладошками. — У меня братья, одни на моторостроительном, другой в совхозе, так они говорят — теперь у всех одна думка: я выполняю, и ты выполняй! Мы силы вкладываем, продукцию выдаем, а кто-то на складах или еще где сгноит, на ржавчину пустит — это ж миллионы трудовые под хвост…
— Не понимаю, к чему это вы? — заерзала в кресле Таранкина. — Какое имеете отношение?
— То есть как, не имею отношения? — Елена Дмитриевна вскинула руки, как хирург после операции. — Всех людей беспокоит…
Эльза Захаровна испугалась, что сказала что-то не то, заговорила вкрадчиво:
— Да нет, зачем так сразу… Я к тому — время уходит, лучше бы масочку наложили.
— Вы же просили чуть-чуть.
— Но теперь подумала, если уж… — в голосе Таран-киной послышалось: «Я заказываю, так будь добра!» — Пожалуйста, мою всегдашнюю…
Елена Дмитриевна глянула на клиентку сверху вниз, молча отошла к раковине, молча, сосредоточенно мыла руки, готовила основу маски, подмешивала добавления; молча, привычно принялась накладывать маску на запрокинутое лицо Эльзы Захаровны.
— Не морщиться, не шевелиться, не разговаривать, — так же привычно предупредила она. — Пятнадцать минут неподвижности!
Заглянула в кабину напарница:
— Пересменка! Задерживаешь!
— Ничего с тобой не случится, земля не провалится. — Елена Дмитриевна отошла к окну, стояла, скрестив руки на груди.