Она уходила из яра, собирала цветы, плела веночки — господи, какое это было счастье, веночек на голове!
В дальнем углу, прельщенные великолепными (велико-лепными) глинами — желтой, красной, белой — селились гончары. И это было такой радостью — смотреть на сотворение лепного чуда. Но вскоре гончарное дело заглохло, задавленное фабричным производством, гончары разбрелись; перед самой войной появился новый, угрюмый люд, неизвестно чем промышлявший, о Глухом Яре пошла худая слава; потом всех смыло временем, в опустевшем овраге открыли целебный источник — говорят, будут строить курорт…
Не оглядываясь, Эльза Захаровна прислушивалась к говору в салоне автобуса, представилось — говорят о ней, мнительность, навязчивые опасенья; это началось в дни затянувшегося следствия, когда улица шушукалась, тыкала пальцем, бросала вдогонку: «Лизка-а-а!» Так и шипели — Лизка-а Таранкинская… Хотя сама Захаровна еще в детстве, в Глухом Яру, придумала себе благозвучное Эльза… Она различает спокойный, рассудительный голос Веры Павловны, и эта рассудительность пугает и раздражает ее, уже нет охоты подойти к учительнице, заговорить — настороженность, неприязнь, ничего более. С одного они дола, одной доли, нелегкой юностью связаны — по разным тропкам разошлись.
Автобус опустел, все вышли на Новостройке, только Вера Павловна осталась, попросила Павлика подвезти до круга, поближе к школе, чтобы объехать раскисший, набухший от воды угор. Вера Павловна задержалась со вчерашнего дня в городе, знакомясь с показательными классами, заночевала у подруги и теперь первым долгом спешила в свою школу к завучу, бессменно, денно и нощно, в будни и праздник, пребывающему на посту, поделиться вестями и указаниями облоно.
На шоссе, между Глухим Яром и кемпингом, толклись люди. Хотела обойти стороной, не выносила говорливых зевак, но привлекла внимание милицейская машина с заглушенным мотором — видать, причалила надолго! Донеслись выкрики:
— Распустили! До чего дошло! Среди бела дня, сволочи…
Поодаль светлая машина маячила красным крестом, развернулась на пятачке и покатила в сторону больницы. Слова «школа», «школьники» заставили Веру Павловну остановиться. В толках и пересудах, сбивчивых ответах мало-помалу поняла происшедшее: бурей и потоком развернуло фургон пищеторга, машина опрокинулась, скатилась под откос и застряла на уступе склона. В кабине обнаружили потерявшего сознание мальчишку. Разбился при падении? Брошен в кабину избитым? Или пытался угнать машину? Мальчишку увезли в клинику едва живого. Ничего более Вере Павловне узнать не удалось. Не помня себя, спешила она в школу, надеясь, что не все еще разошлись после воскресника. Но в школе никого уже не было, только дежурная вязала на парадном крыльце шерстяные варежки, сосредоточенно подсчитывая петли, ни о чем она не ведала.