— Уж как водится, — раздумчиво сказал Абросимов.
— А то, что порочные люди вызывают остро гадливое чувство, так взыскательней стали мы с вами. Еще бы бдительности побольше да поменьше ложной совестливости, когда мы видим таких людей. Подчас и видим, а не придаем значения, проходим мимо. Он бессовестно пакостит, а мы стесняемся одернуть его, хлестнуть по затылку, нашептываем себе: "Может, я ошибаюсь".
Или: "Может, это у меня из зависти к его высокому положению?"
Михаил Иннокентьевич тотчас встал. Он, конечно, понял намек товарища, вообще они понимали один другого с полуслова. Но продолжать разговор один на один в полутемной беседке сквера Абросимову казалось не очень-то удобным — походило на заговор, и он протянул руку.
— Пора.
— Пора, Михаил Иннокентьевич. Пора! — повторил Дружинин, стараясь вложить в это слово и второй смысл: пора же и действовать. Он чувствовал, что у бывшего директора этой решимости маловато.
Так оно и было. Михаил Иннокентьевич полностью соглашался: да, кривые, двуличные и двудонные люди есть, да, они ему ненавистны. Но поднимать руку на того же Подольского (нутром он понял его с первой встречи, с первого взгляда) как-то не очень удобно. Скажут "Междуусобица, борьба за портфель! Предшественник преемника бьет!" Уж лучше пусть без него! Кроме того, в последнее время Абросимов многое заново передумал, по-иному расценил и свою катастрофу: в жизни немало ложного, и ложь иногда побеждает, бороться с нею… плетью обуха не перешибешь!.. Была и надежда: правда со временем все равно всплывет наверх.
Летняя ночь поубавила зноя и духоты, но воздух был все равно тяжелый. Это почувствовал Абросимов, когда вышел из сквера. Присмотрелся, прислушался — небо заволокли тучи, далеко-далеко постукивал гром — и, спотыкаясь во тьме переулков, заторопился домой. Он не боялся промокнуть под дождем, он хотел застать бодрствующей жену, выйти с ней на балкон и сказать: "Посмотри, Фая, дождь с громом, как он все освежит!"
IX
Настойчиво, с неженским упорством сопротивлялась Людмила своему желанию снова любить, вновь быть любимой, тщетно пыталась заставить свое сердце не жить, а только выстукивать удары, гнать кровь по телу для необходимого, есть, пить, вести бухгалтерские дела, заниматься домом, своей Галочкой. Шли день за днем, месяц за месяцем, со дня гибели мужа прошел год, начинался второй — время не могло оставить в покое молодую вдову. И лодка срывается с привязи, она создана плавать! Иллюзорная привязь Людмилы — "отречение" — постепенно натянулась и лопнула, потому что слишком стремительна река жизни.