Возможность поговорить представилась скоро: Людмила принесла на подпись кучу бумаг.
В огромном кабинете директора было тихо. Широкие, мореного дуба шкафы, объемистый письменный стол… От диванов и кресел, обитых черным пупырчатым дерматином, веяло холодком… Громоздкость мебели, торжественная тишина, холодок — в этом, пожалуй, был дух прежнего директора Макарова, человека сурового, размашистого, «рукастого», как говорили о нем на заводе, все создавшего здесь в соответствии со своим характером и привычками. Это «все» мало подходило к облику Абросимова — белобрысенький, щуплый, робкий; Людмила оглядела его, склонившегося над столом, и с жалостью подумала: «Да он утонул в этом омуте-кабинете!»
Михаил Иннокентьевич услышал ее «здравствуйте» и сорвался со стула, засуетился, предлагая без стеснения проходить и удобней садиться в кресло.
— Вот сюда, в мягкое, — показал он на приставленное к столу. — Вы, Людмила Ивановна, обиделись на меня во время недавнего разговора у вас дома, — быстро заговорил он, приглаживая легкой ладонью жидкие, с глубокими залысинами волосы. — Но я не желал ничего другого, кроме — облегчить ваше положение, вы должны быть в этом уверены. Сегодня Павел Иванович Дружинин говорил мне о капитальном ремонте вашей квартиры, я вполне с ним согласен. Потому что завод имеет возможность, а мне досконально известно ваше трудное положение; я сочувствую вам…
— Вы сейчас подпишете документы? — нетерпеливо спросила Людмила. Она думала уже отложить разговор, к которому готовилась, лишь бы не слышать снова этих жалостливых, ненужных для нее, раздражающих слов. И зачем он так назойлив со своей помощью, если ее не желают? «Сегодня Павел Иванович Дружинин»… Опять этот Дружинин. Уж его-то она ненавидит!
Абросимов вынул из нагрудного кармана пиджака «вечную» ручку, но расписываться не стал, ковырнул тупым концом подбородок.
— Может, вам отпуск дать, Людмила Ивановна? Как думаете? Возвратится из московской командировки Прохоров, пожалуйста, берите месячный отпуск и поезжайте, например, в санаторий. Серьезно! — воскликнул он. Эта мысль, видимо, понравилась ему, на блеклом сухощавом лице его заиграло что-то вроде румянца. — Да попав на лоно природы, вы, Людмила Ивановна, уверяю вас, сразу почувствуете себя иначе. Прекрасное озеро, целительный хвойный воздух, а кругом синие горы и голубая высь!.. — Михаил Иннокентьевич вскинул руки. Он готов был все сделать для обиженной судьбой женщины, желает — отнести ее на руках в санаторий, лишь бы она не волновалась, отдыхала, укрепляла силы, здоровье. — Поезжайте, Людмила Ивановна, рассейтесь.