Заводские были уже здесь, в ярко освещенных вестибюле и фойе. Они держались обособленно, кучками, группами, по признаку испытанного землячества. Среди одной такой кучки Дружинин увидел буйно жестикулирующего Антона Кучеренко; рядом с ним, прислонясь к стене и дымя папироской, стоял Соловьев; тот, кому что-то доказывал секретарь партбюро, оказался Чувыриным. Он был в синем шевиотовом пиджаке и белой рубашке с галстуком, Павел Иванович не сразу узнал его. Казалось, что и теперь от Чувырина, как там, на стройке, валил пар, — это обкуривали его соседи.
Кучками, группами, стайками… И только Людмила была одна, жалась возле витрины, маленькая, в вязаной кофточке с цветными полосками на груди, прятала в черную бархатную муфту руки. Посиневшие от холода губы, заострившийся подбородок и потерянный где-то в движущейся толпе взгляд…
— Здравствуйте, Людмила Ивановна, — поклонился ей, проходя мимо, Дружинин.
— Здравствуйте, — ответила она, слегка вздрогнув.
Он пожал ее руку, мягкую, теплую.
— Рад видеть. Можно сказать, полжизни проводим под одной крышей, а встречаемся редко. Как здоровье?
— Ничего, спасибо.
— Я все собираюсь заглянуть к вам, на Пушкинскую, не выберу час… Как поживают Мария Николаевна, Галочка?
"Ну вот, и этот с теми же вопросами, что и Кучеренко", — подумала Людмила. И смутилась: Дружинин смотрел на нее как-то отечески ласково.
— Живут. — Но смущение прошло, она независимо вскинула голову, покусав губы. — Благодарят вас за содействие в ремонте квартиры.
Они помолчали. И только теперь, сколько-то секунд спустя, Павел Иванович осмыслил, как Людмила произнесла последние слова: жестко, с едва скрываемым раздражением. К чему же тогда формальная благодарность? Ни на какие благодарности он не рассчитывал, да и сделано все было руками рабочих, по указанию Абросимова, директор раньше узнал и решил, что надо ремонтировать квартиру вдовы. Странная!
Можно бы взять ее за руку, посадить на диван и откровенно поговорить. Сказать: "Напрасно вы, Людмила Ивановна, на меня сердитесь, в чем-то подозреваете и вините, я не заслужил этого". Дружинин не решился. Ведь начать заново разговор, значит, назвать имя Виктора и уже одним этим нанести Людмиле новую боль. Можно было сказать: "Вот и хорошо, что не бедствуете из-за плиты и прочего. Если и впредь будет какая нужда — дровишек ли надо подбросить, привезти ли угля, — рассчитывайте на помощь завода". Павел Иванович и на это рискнул: откажется, из-за одной своей гордости выпалит; "нет!" Не сказал ни того, ни другого, подумав, что для такой женщины, как Людмила, исцелительны только работа и время: большая ответственная работа поможет забыться, а время, на все действующее время забыть. Работа!.. Тут-то Дружинин и вспомнил о директоре и начальнике ОКСа, о провале с о беспорядках на строительстве.