"Он (Пушкин) уже давно склонял меня приняться за большое сочинение и наконец, один раз, после того, как я ему прочёл одно небольшое изображение небольшой сцены, но которое, однако ж, поразило его больше всего мной прежде читанного, он мне сказал: "Как с этой способностью угадывать человека и несколькими чертами выставлять его вдруг всего, как живого, с этой способностью, не приняться за большое сочинение! Это просто грех!" Вслед за этим начал он представлять мне слабое моё сложение, мои недуги, которые могут прекратить мою жизнь рано; привёл мне в пример Сервантеса*, который, хотя и написал несколько очень замечательных и хороших повестей, но если бы не принялся за Донкишота, никогда бы не занял того места, которое занимает теперь между писателями, и, в заключенье всего отдал мне свой собственный сюжет… Это был сюжет "Мёртвых душ".
Приведённые Пушкиным аргументы и факты, само направление разговора — всё это отвечало самым глубоким и сокровенным переживаниям Гоголя. Речь шла об его предназначении и славе. Гоголь уже избрал писательство как основное поприще своей деятельности, однако это не положило конец его душевному беспокойству и колебаниям. Ему нужен не любой литературный замысел, но такой, который бы вобрал в себя все его устремления, раздумья, все силы — и нравственные и физические; замысел, который бы на долгие годы, а может быть, и на всю жизнь, стал его главным делом. Словом, ему нужна была книга жизни. "Большое сочинение" в разговоре его с Пушкиным равнозначно понятию "главного сочинения". Так объяснил Пушкин предназначение "Мёртвых душ" и так Гоголь их воспринял.
Новое сочинение, работу на которым Гоголь начал к концу 1835 года и первые главы которого успел прочитать Пушкину, повлияло на всё мироощущение автора. Произошло это не сразу: ещё задумывался и писался "Ревизор" и другие произведения, началось и продолжалось сотрудничество в основанном Пушкиным журнале "Современник", ещё властвовали над Гоголем заботы и треволнения петербургской жизни. Но постепенно укреплялось и возрастало в нём желание — отодвинуть всё в сторону, чтобы всецело отдаться главному делу.
Жизнь за границей, вдали от родины, спокойная и сосредоточенная, отвечала этому плану. Именно так объясняет Гоголь свой отъезд за границу в "Авторской исповеди".
"…Как только я почувствовал, что на поприще писателя могу сослужить также службу государственную, я бросил всё: и прежние свои должности, и Петербург, и общества близких душе моей людей, и самую Россию — затем, чтобы вдали и в уединенье от всех обсудить, как это сделать, как произвести таким образом своё творенье, чтобы доказало оно, что я был также гражданин земли своей и хотел служить ей".