Основной причиной фальсификации, равно как и других экономических и социально-культурных недочетов описываемой нами панорамы, явился ускоренный темп индустриализации. Если в 1929 г. промышленные рабочие имели за плечами в среднем 3,5 года начального школьного образования, увеличившегося к 1939-му до 4,2 года, то уровень образования «занятых интеллектуальной работой», или, проще говоря, тех, кто служил в учреждениях, не существенно от них отличался, особенно, если «интеллектуалы» не подпадали под категорию «специалистов». На самом деле считаться «специалистами» [22] могли только 3,3 % «служащих», составлявших 16,6 % работающего населения. Большинство из них имели неполное среднее образование, что, впрочем, нимало не смущало некоторых «бытописателей» послесталинской эпохи, причислявших их к «интеллигенции».
Общие данные относительно образовательного уровня активного населения городов и деревень в 1939 г. помогают прояснить проблему. Статистика показывает, что из каждой тысячи рабочих 242 человека получали начальное или среднее образование в городах, среди населения деревни эта цифра достигала 63 человек. Из этого количества высшее образование получили 32 жителя городов и трое жителей деревни; среднее образование соответственно - 210 и 60 человек. Но и эти показатели сомнительны. Ведь статистика предусматривает полное и неполное среднее образование. Естественно предположить, что большинство людей, скорее всего, полного образования не получили.
Выход на сцену новых социальных групп с широким образованием и численный рост тех, кого можно законно включить в эту престижную категорию, сомнений не вызывает [23]. Тем не менее мы не можем выбросить из поля зрения тот факт, что режим, в определенных пределах, завышал эти цифры. Целью манипуляций (возможно, как следствие самообмана) было приукрасить куда менее привлекательную, разочаровывающую реальность: в целом низкий образовательный уровень рабочих, служащих и тех, кто занимал ответственное положение. Об этом не следует забывать, ибо низкий культурный уровень советского общества составлял реальный социальный фон сталинизма. Думаю, что высшее руководство страны достаточно ясно отдавало себе в этом отчет. Завышенные цифры - 5 миллионов интеллигентов - также выявляют одну из основных характеристик советского эксперимента, особенно характерного для периода сталинизма, а именно - стремление к количественному преувеличению.
Перепись 1939 г. оценила число «занятых интеллектуальным трудом» людей в 13 821 452 человека. Анализ образовательного уровня в каждом секторе занятости снижает эту цифру примерно до 5 миллионов (по самой точной оценке - 4 970 536 человек). Но и это число включает в себя каждого, кто имел хотя бы минимум среднего образования. Большинство из «занятых» занимали посты, требующие специального, даже высшего образования, которого у них не было. Следовательно, они являлись просто практиками , самой массовой социальной категорией тех лет. Это положение в большой степени сохранялось и после войны. С подобным мы столкнемся и после смерти Сталина, хотя к тому времени картина начинала меняться.