— Вы будете таскать за собой черный провод, но это в будущую субботу. Честное слово! А сегодня вечером на танцы?
— Куда же еще пойдешь! В кино сегодня показывают про какую-то войну. Можно, конечно, и про войну, ко тогда нужно… ну, хотя бы приключения в тылу показать. Но в этих фильмах только стреляют.
На край прилавка положили свои подбородки два полуголых мальчугана:
— Нам, пожалуйста, один пломбьер.
— Мальчики уже говорят по-французски, — заметил Бертул.
— Животы как каток, — удивлялась Азанда, — сегодня уже третий раз подходят.
— "Мы сыновья богатого отца", — засмеялся Бертул.
— И вовсе нет, — мальчишки повернулись к нему, — мы нашли деньги.
— Правильно! Вчера на Тендикском бетонном заводе выдавали зарплату, после этого в кустах за киоском между пробок от бутылок валяются и копейки, — согласилась Азанда. — Когда я сама была еще маленькой… Ну, чао, darling!
Бертул отправился в свое жилище на берегу реки, чтобы погрызть ячменную коврижку и запить ее козьим молоком. Вместо масла он обходился воспоминаниями из прочтенных исторических романов про первых христиан-отшельников, которые жили на территории теперешнего Египта и тоже ели ячменные лепешки. Эти пустынники считали, что обходиться без жаркого — добродетельно, а Бертул — что это незаслуженное ущемление. Растянувшись на ложе под лампочкой с желтым абажуром из восковой бумаги, он изучал, что субботняя газета "Литература ун Максла" говорит о латышском поэтическом документальном кино, и вспомнил потенциальную киноактрису Азанду, которая никогда не попадет в кинодокументы, потому что у нее на груди надпись, не свойственная лирическому латышскому кино. Но разве Азанда в "данное время" не жила? Кино докажет, что не жила. Бертул задремал. Эта полезная привычка сохранилась у него со времен пребывания в туберкулезниках.
Под вечер, по пути в дом культуры, он впервые встретил возле дорожки к "Белой лилии" Бинниев, У того, который побольше ростом, была жидкая борода, этот, наверное, в их симбиозе исполнял роль юноши, хотя, соблюдая равенство полов, они нагнули друг к другу головы под одинаковым углом, руки вокруг талии друг друга держали на одинаковой высоте и кули вельветовых штанов тоже казались одинаковой ширины. Большие пальцы свободных рук оба запустили под лямки синих заплечных сумок. Надпись "Пан-Америкэн" должна была свидетельствовать, что оба летели через тот большой пруд и принадлежат они отнюдь не к гражданам Бирзгале, а к гражданам мира. Эти, по крайней мере, не пресные.
Бинниев в "Белую лилию" погнал аппетит. После первой по-настоящему свободной ночи последовал первый по-настоящему свободный день. Они проснулись около полудня.