-Что это? – Энна тоже машинально привстала на носочки, желая высмотреть происходящее там, за детьми.
-Что-то злобное.
-С чего ты взял?
-Я еще помню, как это быть маленьким мальчиком.
-Да? – и в легком неверии приподняла бровь.
-Не смешно.
Когда они подошли ближе, Мишина догадка подтвердилась. Стайка детворы, наблюдала, как в образованном ими кругу взрослый мальчишка, долговязый и неопрятный, издевался над пацаном поменьше. Долговязый стукнул того по уху, намеренно унижая, и что-то сказал, вызвав на лице меньшего, еще большую озлобленность. Миша так же наблюдал, как и дети. Прекрасно понимая, что вмешиваться нельзя, долговязый намеренно издевался над пацаном. Но пацан не сдавался, падая он вставал, только затем, что бы опять упасть. И вмешайся Миша, унижение будет еще более сильным.
-Их нужно остановить! – возмутилась Энна, глядя на Мишу.
-Не сейчас.
-Он покалечит его!
В этот момент долговязый обойдя меньшего сзади, с силой ударил того в голову, отчего пацан упал, и схватившись за ухо продолжал лежать.
Толпа засмеялась. По настоящему, по детски, злобно, и безжалостно.
-Гордишься собой? – поинтересовался Миша, и дети расступились вокруг, как будто так были поглощены происходящим на импровизированной арене, что не заметили его. Наблюдая как насторожилась окружающая их пацанва. Как, все еще находясь в кураже, долговязый нахально улыбнулся, и подошел ближе, Миша лишь хмыкнул, искренне переживая за малого.
-Горжусь.
-Зря, на твоем месте стыдиться нужно.
-Чего это мне стыдиться дядя?
-Ну, можешь гордиться, как пожелаешь. Но мне, было бы стыдно, унизить маленького, и при этом боятся подойти ко взрослому дядьке.
Он наблюдал, как притихли окружающие, как внимательно они смотрят на них, как учатся чему то своему, чему то важному для себя.
-А я не боюсь.
-Тогда подойди.
-Зачем?
И парень подошел, не очень близко, так, сделал несколько шагов в Мишину сторону, выпрямив спину, скорее от страха, чем от собственной значимости и силы.
-Агрессия – это проявление собственных страхов и неуверенности, - он внимательно всмотрелся в лица ребят стоявших вокруг.
-Какая агрессия?! – вскипел долговязый, - он сам кинулся, первый! Я лишь показал ему, что нечего бросаться на сильного! – и ухмыльнулся, ища поддержку в лицах наблюдающих за ними детей, закатив рукав и демонстрируя сильную руку.
-Я не думаю, что можно как-то связать жуткие гримасы на твоем лице, напряженные мышцы и грубый голос с силой. Скорее лишь со страхами и неуверенность, которыми ты насквозь пропитан. – он опять посмотрел на лица детворы, надеясь, что они где-то в глубине души запишут его слова в свои сердечные учебники, и запомнят их. Они ведь долговязого не просто так слушали, дети ведь сами себе учителей назначают, по своим собственным, причинам и понятиям. И не важно, что порой учителя эти сами не понимают, что уже преподают, что их слова запоминаются, и потому вырастает страшное в своей озлобленности и глупости поколение.