Наверное, дым, густо валивший из дзота, на какое-то время ослепил фашиста, он не сразу разобрал, кто перед ним стоит, и Фитюлин успел резко пригнуться. Пуля прошла над его головой.
Промахнулся унтер, и этой секундной заминке Славка обязан своей жизнью: выбил автоматом из руки гитлеровца пистолет. Однако и унтер оказался не из трусливых. Вцепившись в автомат, так рванул его на себя, что Славка едва не упал немцу под ноги. Оценив силу противника и не ввязываясь в рукопашную схватку, он свалил унтера испытанным хулиганским приемом — ударил сапогом в пах. Фашист от нестерпимой боли согнулся вдвое, и Славка, вырвав из его ослабевших рук автомат, со всей силой опустил приклад на вражескую каску, а когда унтер тяжело осел на дно окопа, почти вплотную приставил к его груди дуло автомата и нажал спуск…
Теперь Фитюлин сидел перед все еще чадящим дверным проемом дзота и отдыхал. Шаги Василькова заставили его мгновенно вскинуть автомат наизготовку.
— Славка, ты что? Это я! — испуганно закричал Павка, прижимаясь к стене окопа. — Меня взводный за тобой послал…
— Взводный, говоришь? — зло усмехнулся Фитюлин. — А как ты один, без меня, во взводе оказался? Драпанул, сволочь, понадеялся, что убили меня…
— Да что ты? Не драпанул я вовсе, а побежал вместе с отделением штурмовать траншею. Я ведь к дзоту и близко подползти не мог так он, гадюка, стрелял…
— В воронке отсиживался, гнида? А почему без моего разрешения ушел, если меня старшим назначили? Почему бутылку на дзот не бросил, как условились?
— Так я же говорю, что стрелял он…
— А в меня не стрелял? Я тебя, паскуда, минут десять ждал, когда ты свою бутылку бросишь, а ты и ползти-то, оказывается, не собирался, трус!
— Не сдрейфил я, а ждал, когда ты…
— Заткнись, сволочь! Ты лежал в воронке и ждал, что я все один сделаю. За свою шкуру трясся. Я-то свое сделал, а ты? — Славка ухватил Василькова за отворот шинели.
— Чего тебе от меня надо? — побледнев от страха, заверещал Павка. — Попробуй только меня ударить, красюк. Только попробуй…
И Фитюлин, не собиравшийся его бить, услышав это ненавистное ему слово «красюк», двинул Василькова наотмашь в ухо, а когда тот поднялся, спросил:
— Хватит? Или еще разок приложить, чтобы лучше запомнил?
— Ничего, — пробормотал, размазывая по лицу слезы, Павка. — Случай выпадет, рассчитаемся. — И пошел прочь от злополучного дзота, доставившего ему столько неприятных переживаний.
Фитюлин посмотрел ему вслед, привел себя в относительный порядок и тоже направился к командиру взвода докладывать о выполненной задаче.